— Ведьмак, не горячись, — Ида приласкала его пальцами, запутавшимися в тёмных волосах, а второй рукой нежно провела по губам, будто стараясь прекратить поток хоть во многом правдивых, но пропитанных застарелой злостью слов. — Те, кто истинно обличены властью, и я сейчас не о людских королях, скорее равнодушны к делам мирским, либо заняты заботами совершенно иного плана, чем просто, как ты выразился, “урвать кусок”. Те, кто за эту власть грызётся, владеют лишь жалкими её крохами и боятся их потерять, ведь без них они не видят себя в этом мире. Может быть, я тебя когда-нибудь познакомлю с кем-то из них, если на то будет их воля.
В ответ на её слова о том, что он жив и вполне разумен, Рейгар лишь рассмеялся, забавно наморщив лоб. Это чуть опечалило Знающую, ведь, насколько она могла видеть, ведьмака и правда отличали рассудительность и благоразумие, хоть и сокрытые за тщательно носимой им маской уверенного в себе разбитного гуляки, которую он, кажется, снимал только наедине с ней.
Она вспомнила их первую встречу на Скеллиге, куда её привели слухи об исчезновении Паветты, носительницы Старшей крови.
Островитяне чтили традиции, среди них поколении передавались легенды о рыжей эльфской колдунье, которая когда-то помогла вылечить одного из наследников клана Ан Крайтов и которая являлась к ним с тех пор раз в пару дюжин лет. Молодой Крах, нынешний ярл и вождь клана, не знал её лично, но, услышав от одного из стариков, помнящих прошлый её визит ещё юнцами, о том, кто она, сразу же пригласил на пир в чертог. На празднестве островитян, причину которого она не помнила, её внимание сразу привлек один воин. Знающей его представили как родича главы одного из кланов, что давало ему право пировать близ ярла. Даже среди суровых нравом и закаленных в боях и набегах морских разбойников его выделяли его рост, сила и будто хлеставшая через край удаль. Было видно, что он хоть внешне и походил на местных, был в чертогах Ан Крайта таких же гостем, а приглядевшись внимательнее к его быстрым движениям и почти молниеносной реакции, Ида заподозрила в нём ведьмака. Тогда, на пиру, он бахвалялся поболе прочих, но делал это с какой-то искренностью и даже теплотой. В отличие от иных мужчин, он не испытывал пред ней того трепета и смятения, что сковывали тех, для кого она была живым воплощением сказаний их дедов. Рейгар, так его звали, проявил к ней интерес, вовлекая в беседу, выдававшую в его обхождении с ней весьма бывалого дамского угодника:
— Милсдарыня не находит скучным общество грубых воинов? — спросил тогда, он с улыбкой кота, завидившего ведёрко сливок. В отличие от остальных он говорил на общем языке, а не на странном диалекте Старшей речи, бытовавшем на островах. Он вёл себя уверенно, не тая своего интереса к ней, его открытость, живость и искренняя увлеченность явно располагали к себе, а излучаемые им уверенность и сила цепляли в ней что-то древнее и женское.
Кто знал тогда, что за этой удалью прячется столько выраженной боли?
– И всё же твой учитель прав, не относительно тебя — тут ему явно недостает мудрости, чтобы судить — но относительно того, что мертвым нужна наша память. Отчасти Aen Saevherne занимаются именно этим — хранят воспоминания о былом и знания о мире, — попыталась снова оспорить мнение ведьмака Ида.
Рассказ об испытаниях Школы Медведя, за прохождение которого Рейгар и получил свой медальон, ещё более сместил тональность их беседы в сторону минорных гамм. Ведьмак напрягся, почти сбегая из её объятий и отводя взгляд. Она ценила его право на эти чувства, хоть ей и было грустно, что он предпочитал не разделять с ней свою боль. В конце-концов, в том числе для этого — единения душ, а не тел — она и завела этот разговор. Ида не стала в этот раз ни применять чары, ни вовлекать мужчину в поцелуй, давая ему возможность несколько мгновений побыть наедине с собой. Лишь её пальцы, всё ещё вплетенные в чёрные пряди, ласково поглаживали его по голове, будто напоминая: он не один. Он вернул ей улыбку и, меняя тему, словно надеялся услышать что-то более весёлое, спросил в этот раз о её жизни…
Только что могла сказать ему Ида? Что быть Знающей — это помнить всю боль, всю историю этого мира? Знать, что случится, и не мочь это предотвратить, ибо таков путь и малое зло должно существовать, чтобы на его место не пришло большое? Что быть одной из Aen Saevherne — это видеть гибель всего сущего от рук Белого Хлада, медленное угасание некогда великого и прекрасного народа, а следом за ней и лишь только набирающих силу людей? Что владеть искусством прорицания едва ли не хуже и страшнее, чем не знать совсем ничего, но быть уверенным, ибо уверенных — слышат, а таких, как она, предпочитают избегать, поскольку их слова таят в себе сомнение и обещание дурного?
Сразу она думала отшутиться, сказав, что сейчас её сердце и… другие части тела вполне лежат к нему, но момент был упущен. Она долго молчала, размышляя над ответом, чтобы снова не вернуть их разговор в печальное русло и, наконец, заговорила:
– Пожалуй, меня влечёт знание. Любое, даже самое малое. Моё обучение длилось почти век, но даже сейчас мне ведомы лишь жалкие крохи того, что творится с миром, хоть и кажется, что мы постигли законы, им движущие. Даже для людских чародеев наши познания кажутся почти безграничными, хотя я встречала Aen Saevherne, чьи таланты и осведомленность много превосходят мои. И даже среди нас, Знающих, у каждого есть свои предпочтения и специализации. Я, например, из магии стихий более всего предпочитаю Воздух, он был первым элементом, покорившимся мне ещё в самом начале пути. А из областей знаний, пожалуй, то, что можно бы было назвать строением мироздания, а также историю Старшей Крови и вообще эльфского народа. Его история красива, хоть и печальна. Ты хочешь услышать больше о чём-то из этого или тебя интересуют именно мои предпочтения, о ведьмак?
- Подпись автора
О тебе, моя радость, я мечтала ночами,
Но ты печали плащом одетый,
Я, конечно, ещё спою на прощанье,
Но покину твой дом,
Я с лучом рассвета. (c)
