Вечер затихал, растворяясь расплавленным золотом солнца по бурлящим водам Браа. Ночь медленно вступала в свои права, и к малиновкам, заходившимся в ближайших зарослях каштана трелями, добавился гомон голосов и стук кружек постоялого двора, стоявшего неподалёку от торгового тракта.

Уставший после долгого перехода люд, изнуренный июньской жарой и несколькими лишними десятками лиг пути, утолял жажду и голод, не скупясь на шелонги и линтары. Пенилось пиво, скворчали на сковородах аппетитные колбасы, похлебка из раков бурлила и щекотала нос пряным ароматом.

Ведьмак, которому не было места на этом празднике жизни, мерно дремал в самом дальнем темном углу, натянув капюшон едва ли не на самый нос и прислонившись обезображенной щекой к стене. Он не стыдился себя, но четко помнил уговор и условия, на которых его пустили переночевать в "Добросерда": милсдарь не отбивает посетителям аппетит, милсдарь получит койку лишь после того, как все разойдутся по альковам и своим лавкам. О большем было преступно мечтать. Ночевать на самой дрянной скрипучей лавке под крышей было намного лучше, чем кормить комарье на улице.

Высыпали на небо звезды. Соседи по лавке сменялись один за другим, то и дело поглядывая на задремавшего убийцу чудовищ, а затем и вовсе забывая о его существовании. Один раз воришка попытался срезать кошелек, словно бы невзначай наклонившись к плечу ведьмака. А затем ойкнул, ощутив сдавившую запястье клешню.
– Руку сломаю, – процедил неприятный металлический голос. – Пошел прочь!
Кто бы мог подумать, что на постоялом дворе "Добросерд" такая разношерстная публика?

***

Парой часов назад порядочно упитанный и весьма довольный собой купец Рихард Эбенгард, глава торгового дела "Эбенгард и сыновья. Повозки и телеги" назначил встречу. При первом знакомстве Эбенгард долго-долго присматривался к убийце чудовищ, а затем все же устало протянул:
– Ну-с, допустим я тебе верю. Цеховой знак при тебе?

Эскель медленно потянул за цепочку, доставая из-за ворота медальон в форме ощерившейся волчьей пасти. Молча сунул его под нос заказчику.
– Недурно, недурно, – купец кивнул. – Прошу простить за сомнения, в последнее время завелось так много проходимцев и плутов, что невольно дуешь на воду. Представляются ведьмаком, берут задаток, а потом ты находишь их в соплях и слезах, обнюхавшихся фисштехом в компании довольно странного эльфа. Не терплю лжецов.
Ведьмак медленно убрал цеховой медальон обратно. Чужие симпатии его интересовали мало, а вот пиво и похлебка из раков – вполне. В другое время его вряд ли бы пустили в "Добросерда", но связи Эбенгарда открыли перед ним эти неприветливые двери.

– Но раз знак при тебе и от дела ты пока что не отказываешься, хотелось бы перейти к конкретике. Сколько ты берешь за заказ? За волколака или утопленника? За кокатрикса и дракона?
Эскель оперся локтями о стол.
– Мы вроде бы затронули конкретику, а не пытались изучить рынок ведьмачьих услуг. В каждом случае по-разному. Всё зависит от того, кто заказчик, сколько загубленных приходится на чудовище, каков стоит вопрос.
– Поразительно! А я уж думал, что никого в этом мире больше не интересует банальная рыночная экономика. Здесь в Крейдене...
Купец махнул рукой, подвинулся ближе.
– Вот в Новиграде даже у последней шлюхи есть свой прейскурант. А здесь цены берут абы как. Но если в Новиграде ты уверен в качестве предоставляемой услуги, то здесь можно за гроши получить нечто драгоценное, а за пару сотен - всего лишь неприятности.
– И каковы ваши неприятности?

Купец прищурился. Поводил деревянной ложкой в миске с клецками. Осмотрелся по сторонам.
– Видишь эти усталые рожи? Плотогоны и лесорубы, кибитчики и повозчики, купцы и ремесленники. Все они шли по Гужевому тракту, по жаре. Браа измельчала, и чтобы доставить товары приходится пользоваться сушей. И мне это на руку: я предоставляю в наем телеги и повозки, организовываю их караваны. К тому же мои возницы знают способ срезать неприличных размеров крюк и сэкономить часы пути. Дело идет в гору... а потом повозки стали пропадать. Вместе с товарами и людьми. Мне, разумеется, полагалась компенсация, но убытки я несу колоссальные. Количество арендаторов уменьшается вместе с количеством возниц.
– Полагаю, причиной стали не разбойники.
– Да где там... всех местных разбойников я держу на коротком поводке. Оказывается, если платить им достойные деньги, не сыскать лучшей охраны для караванов. Тут, ведьмак, дело в другом. В самом, что ни на есть, ведьмачьем. Я думаю, что на коротком пути завелось чудовище. Сидит экая поебень в непролазном буреломе и мешает бизнесу, рушит экономику. Нет большего преступления, правда?
Купец оскаблился.
– Так сколько ты возьмешь?
– Не знаю. Для начала мне стоит оценить возможные риски, опасность мероприятия и попросить у тебя задаток.
Эбенгард выпятил губу.
– Ну вот, началось.
– Поверь, сотня-другая монет, чтобы добраться до места и отыскать место случившееся, подготовиться к встречи с возможным чудовищем – это слишком мало. Но я могу и подождать, вы попробуете выследить тварь самостоятельно и...
– Молчи-молчи... двести монет в качестве задатка – на это я согласен. Когда ты приступишь к работе?
– Завтра.

***

Постепенно "Добросерд" замолкал, изнуренные жарой и выпивкой путники расходились по комнатам и лавкам. И только свист малиновки за окном был все таким же ярким. Лихо, притаившееся в сердце леса, могло подождать до утра. Эскель медленно стянул капюшон с головы. В заставленной столами зале он был один. Скрипнула дверь...

Скрипнула дверь, впуская в душный зал глоток свежего воздуха. Эскель не шелохнулся. Словно замерший у водопоя волк, всматривающийся в мирно щиплющего траву оленя, ведьмак боялся потревожить ночную гостью неосторожным движением. Он не стеснялся себя: ни шрамы, ни его натура - ничего в ведьмаке не отталкивало от себя самого. Но знал не понаслышке, как другие реагируют на его внешность.
Незнакомка, впрочем, не испугалась. Сердце её билось ровно, дыхание было чистым, а едва сощуренные глаза излучали не любопытство, но профессиональный интерес. Здесь в опустевшей неубранной зале "Добросерда" ведьмака подвесили на невидимые нити весов, и только от Эскеля зависит, в какую чашу качнется чаша.
– На дворе ночь, – сказал он спокойно, – нас никто не торопит и не гонит взашей. Я бы любезно предложил тебе промочить горло, но, как видишь, все разошлись.
Ведьмак миролюбиво указал на скамью напротив.

Он не привык отказываться от помощи и искать второе дно. Не спешил отвергать всякую полученную информацию, которая помогла бы ему разобраться с заказом побыстрее. Как и отказываться от дополнительной платы, если то действительно требовалось. Зимы нынче суровые.
– Я тебя внимательно слушаю.

***

Ни любители репы, ни ценители крепких торговых отношений не могли даже догадываться, что за птицы расселись на скамейках в "Добросерде". Ведьмак действительно слушал внимательно, стараясь не упустить всякое сказанное слово. Молчал, позволяя незнакомке сказать нужное и сболтнуть лишнего. А когда она наконец-то закончила, спросил:
– Почему именно этот?

Вопросы этики, морали и душевные терзания не были основными вехами ведьмачьей жизни. Всех не спасти, всякого не исправить. От всех чудовищ и от самого себя человека не уберечь. Но проходить мимо гадости и мерзости, самому в этом участвовать было выше даже ведьмачьей бесчувственности. Однажды Эскель на собственной шкуре осознал, что порой бездействие – это тоже поступок. Порой даже хуже, чем не скрытая под маской безразличия подлость.
– Если ты хочешь, чтобы я участвовал, рассказывай всё.

За годы странствий и бесконечного количества взятых и исполненных контрактов Эскель привык к тому, что когда заходит вопрос цены, то клиенты либо скупятся на самом очевидном, либо согласны на любую цену. В том и другом случае следовало бежать без оглядки, наспех прихватив пожитки и загоняя коня до пены. Ведь ничего хорошего и толкового из таких заказов не получалось, как сильно ты не пытайся: тот, у кого на ведьмака средств нет, а прибегнуть к его услугам желание чесалось, не стеснялся врать про собственные богатства. Те же, у кого с финансами был полный порядок, всё равно пытался урвать себе лишнюю монету в карман.

Гостья в ночи не походила ни на первых, ни на вторых, хотя попыталась надавить не эмоциональную составляющую, пытаясь расположить мутанта к себе, заставляя проявить симпатию. Быть может, это прекрасно получалось с кем-то другим, но не с Эскелем: его сентиментальность кухарки добавляли вместо обвалочных сухарей.
– Нет, не хотелось.
В голосе, кроме холодной стали, не было и капли сомнений. Эскель не врал. Он не помнил лица своей матери, не помнил её запаха, теплоты рук. Но помнил голос, который сквозь годы доносил до изувеченного мутациями и чужими тревогами разума тонкую колыбельную песенку. Спустя десятки лет, раз от разу безуспешно пытаясь вспомнить материнское лицо, Эскель простил и не искал бедный кметский хуторок в окрестностях Каэдвена.

– Ты складно придумала, чародейка, и пришла вовремя. Повышаешь ставки, даже не скупясь на цену, догадываясь о том, что мероприятие предстоит непростое. Тягаться с духами вековых лесов - это не в колодец плюнуть.
Ведьмак сложил руки на груди, даже не посмотрев в сторону кошеля с монетами, словно взвешивая и обдумывая заявленные и потаенные риски.
– Я не стану тебя обманывать, предложение заманчивое. Но ты должна понимать, что дух леса, с которым мы повстречаемся – это не гнусавый прибожек, на которого надавишь, он и в портки надудонит. Вовсе нет. Так уж может оказаться, что впав в транс, ты уже не вернешься обратно. Мне предстоит завершить начатое, оборвав жизнь лешего.
Ведьмак замолчал, пронзая ночную гостью взглядом.
– И твою.

Избавиться от одной проблемы, чтобы навлечь на этот край другую, а после рискнуть собственной шеей и погибнуть - всего этого не было в планах Эскеля. Напротив, принимая контракт от Эбенгарда, ведьмак из школы Волка думал о том, что следует справить новую сбрую, подлатать седло и кожаную куртку, прикупить новые сапоги и не забыть запастись фуражом.
– Забери свои деньги, обдумай мои слова и, если пожелаешь, увидимся по утру. Ты точно знаешь, где меня найти.

***

Не следовало торопиться жить. Не стоило спешить умереть. Ведьмак из школы Волка спал спокойно, как спит большинство ведьмаков, пусть даже совесть их давно почернела от человеческого зла и коварства. Поутру он, наспех позавтракав, прихватив в дорогу у добрых хозяев скупой обед, оставив после себя десяток монет, умылся, оседлал коня и тронулся в путь. Ему предстояло не меньше часа, чтобы добраться до указанного торговцем места, и времени подумать над словами ночной гостьи было предостаточно.

Он не ждал увидеть её вновь, и когда знакомый тонкий силуэт показался неподалеку, то был на миг удивлен.
– Я надеялся, что мои ночные байки отвратили от моей гадкой физиономии. Но вот ты здесь. И что надумала, согласна?

Где-то в поле разрывался трелью жаворонок. Эскель повел плечами, словно предчувствуя подвох. Но его не последовало. Ни предательской стрелы, ни звучного разбойничьего посвиста. Лора пришла одна и была настроена решительно.

Там, где горе человеческое, для ведьмака найдется работа. Пропал ребенок? Пьяница-муж, проходя мимо спящего озера, не вернулся домой? Молодая девица, срезав дорогу через ближайший подлесок, исчезла без следа? Мертвые по ночам встают из могил? Убийца чудовищ справится с вашей проблемой. За достойную оплату, разумеется.

Там, где неопытный взгляд видел хаос и смерть, Эскель примечал важные для себя тонкости и нюансы. Покосившаяся телега с пробитым дном. Колесные спицы перехваченные кореньями и плющом, словно беда приключилась здесь давным-давно, хотя на досках не успел расцвести мох, а лишайник не покрыл оглобли. Лошадиный остов, обглоданный начисто, с несколькими тонкими деревцами, пробивающимися между ребер. Эскель замирает, повел плечами, как от тяжелой ноши.

Всё случившееся для него не тайна, и картина произошедшего совпадала со словами ночной гости с точностью до мельчайших подробностей. На обоз напали коварно, без предупреждений, не оставляя ни малейшего шанса. Могучие коренья, вырвавшись из-под земли острыми кольями, прошили днище телеги насквозь, разворошив товар. Несчастную кобылу подхватили ветви-хлысты, ломая хребтину и перемалывая ребра. Возница же... ведьмак хмыкнул. Останков возницы поблизости не было. Вряд ли ему удалось сбежать – от духа леса не скрыться, если он сам того не захочет. Судя по трупу несчастной кобылы, шутить леший был не намерен.
– Мы только пришли, а твой приятель уже догадывается, кто мы. И наверняка прикидывает, как именно нас убьет.

Лешии не были особенно избирательны в собственных пытках. Ревностно охраняя собственные территории, властвуя и давая защиту всякому лесному зверю, они разительно отличались от своих сородичей боровиков и чащобников, убивая жестоко, эффектно, но не выдумывая ничего лишнего. Первозданная стихийная ненависть природы к человеку, посмевшему покуситься на её богатства.
– Но нападать сейчас он не станет. Будет присматриваться и ждать удобного момента.

Погладив Василька по умной морде, шепнув ему на прощание несколько ласковых слов и забрав с седла заплечную суму, ведьмак отпустил коня прочь. Когда запахнет жареным, и на них обрушится гнев природы, жеребец станет лишь обузой. Потерять же обученного коня Эскелю вовсе не хотелось, чтобы не тащиться на своих двоих обратно. Если у него вовсе будет это самое "обратно".
– Я поищу его жертвенники. Тотемы. Они обозначают границы владений, дают ему знать о каждом нашем шаге. Подобной наглости леший не потерпит и появится.
Ведьмак взглянул на Лору.
– Ещё не поздно вернуться. Обратного пути не будет.

Она не отступила. Гордая и упрямая, свободолюбивая и мнящая себя в разы умнее профессионала, который изо дня в день сталкивался с чудовищами и страховидлами, разбирался в чужих проклятьях и пытался отыскать истину среди выпущенных кишок виверны. Чародейка.

Эскель не имел ничего против чародеек, но в отличии от одного своего более знаменитого собрата, общался с ними в разы меньше: скупые контракты, недвусмысленные предложение завещать собственный труп для исследования во имя науки, холодный взгляд на прощание – ведьмак не обманывался. Он не искал друзей и старался, чтобы к нему так же не привязывались: у Предназначения свои причуды, и союзники сегодня будут безжалостно рвать друг друга на куски завтра.

Чародейка. Эскель не позволил себе ни ядовитой шутки, ни кривой усмешки. Слушая предложение вполуха, едва ли не мурлыкая себе под нос беззаботную песенку, ведьмак неторопливо опустился на траву. Щелкнув затейливым замочком поясной кожаной сумы, он медленно достал три небольших пузырька с разноцветной жидкостью. Затем неспешно выпил их содержимое одно за другим, всякий раз позволяя прохладной микстуре разбежаться по его жилам ядовито-обжигающим змейкам.

Выпив последний эликсир, Эскель закрыл глаза. Голова его стала тяжелой, дыхание хриплым. Отдаленные лесные шорохи вмиг стали ближе, запахи обострились. Ведьмак услышал, как где-то вдалеке ворочается в логове медведь, как стая волков загоняет отбившегося от стада косматого старика-лося, как дятел, почуявший спрятавшегося короеда, разбивает ствол клювом. Он услышал скрип вековых деревьев и почувствовал среди них могущественную силу, с которой никогда раньше не сталкивался. Сердце, сбившись с ритма, забилось в груди перепуганной птицей.

Эскель открыл глаза. Голова его прояснилась, дыхание леса отступило. Медленно поднявшись, придерживаясь могучего ствола дуба, ведьмак двигался осторожно, словно привыкая к собственному состоянию. Зелье, содержащее себе в равных пропорциях вытяжку из лепестков игольчатого мирта и листьев ласточкиной травы, заставило все рефлексы, все чувства обостриться, выйти на пик измененного мутациями организма.
– Мы сделаем, – сказал мутант чуть слышно, – по-моему.

На чародейку Эскель предусмотрительно не глядел. Догадывался, как выглядит сейчас его, изукрашенное шрамом лицо: смертельно бледное, с проступившими темно-фиолетовыми венами и жилами. Интоксикация не красила ни одного из них, а волк и вовсе не был красавцем до нее.

Предложенный план ему не понравился: леший, сильный и без посторонней помощи, опасный противник. Одурманенный магической кровью, взбешенный наглостью, он будет не просто искать возможности поскорее избавиться от непрошенных гостей. Нет, дух впадет в такую ярость, что призовет из окрестных буреломов столько погони, что не хватит и десятка ведьмаков.

Первый тотем оказался поблизости. Там же обнаружился и возница. Точнее то, что от него осталось. Обглоданный до косточек, с проломленной грудиной и черепом, водруженным взамен оленьего на жертвенник.

Эскель повел плечами, размял шею. Ему не было необходимости искать следы и отпечатки лап, оценивать размер когтей или силу удара. Случившееся с возницей было закономерно: нарушитель нашел свою смерть. Подобное будет ждать и ведьмака, если он ошибется хоть раз.

Сложив пальцы в знак игни, Эскель мимолетно поморщился. Усиленная микстурами магия лилась из него непривычно легко, весело потрескивала сучками и травинками, и задорное ярко-рыжее пламя взвилось над жертвенником, охватив его снизу доверху.

Над головой крикнул ворон. Ещё и ещё раз. Незванным разбойникам не придется искать еще один жертвенник, чтобы выманить хозяина леса к себе. Он слишком давно наблюдал за ними и не стал терпеть подобной наглости.

Отредактировано Эскель (2024-08-15 16:57:01)

Хозяин леса не заставил себя долго ждать. Туман заструился среди нестройного ряда стволов, укрывая землю плотным невесомым одеялом. Зашумели вековые кроны, раскричалось потревоженное воронье. Леший, озлобленный и гневный, не собирался пугать чужаков, посмевших нарушить его владения. Он собирался убить, разорвать непрошенных гостей, перемолов корнями их хрупкие кости.

Эскель ждал. Меч в его руке – последнее средство, первый довод, – был легок, навесом и смертоносен. Если что-то пойдет не так, если у чародейки ничего не получится, если жизнь ведьмака будет под угрозой – клинок даст шанс все исправить.

Защитный едва различимый купол вокруг сдержал первый натиск ненависти. Безвольные птицы, покорные лесному господину, с криками полными отчаяния врезались в магическую преграду, сворачивая тонкие шеи, ломая крылья. Купол вмиг окрасился алыми бисеринами, а возмущённый гул деревьев лишь нарастал.

Испуганно вскрикнула Лора: по-женски, коротко, как кричать вовсе не от ужаса, а от страха за собственную жизнь. Эскель не обернулся, и именно это стоило ему и чародейке жизни. В тот самый миг, когда магическая защита дрогнула и погасла, ведьмак бросился вперёд, заслоняя Лору собственной грудью. Руки, сложенные в усиленную форму знака Квен, натужено загудели от магии, прошедшей сквозь тело ведьмака.

Он не привык использовать усиленные формы знаков, зная цену подобного могущества. Идя на определенный риск, приняв огромную дозу эликсиров и микстур, одна капля которых убила бы крепкого кмета, Эскель всего лишь приблизился к лесному духу, но не встал с ним на одну ступень.

Сороки и вороны, врезаясь в невидимую преграду, умирали, теряясь в тумане. Знак, выдержав все до последнего удара, рассыпался ворохом золотистых искр, а в следующий миг запоздалый ворон врезался в правое плечо ведьмака, сворачивая голову о стальные пластины брони.

Эскель пошатнулся. Боль пронзила его изменённое мутациями тело. Эликсир с новой силой выбросил порцию адреналина в кровь, и мир словно замер на мгновение. Ведьмачий клинок серебряной молнией расчертил воздух, рассекая ещё двух птиц.

Дубовые корни гибкими змеями скользнули меж сапог, пытаясь охватить, опутать, повалить наземь. Ведьмак был быстрее на шаг, уклоняясь от чужих атак. Он знал, что подобная пляска не продлится долго, и леший покажется собственной персоной, не степени подобной наглости.

Он пришёл, сотканный из лесных шорохов и плотного тумана. Вышел прямо из тени, долговязый и скрипучий, словно древний дуб. Когтистая лапа ударила широко, когтистыми ветлами промахнувшись всего на волосок от ведьмачьего живота.

Эскель ударил в ответ, самым кончиком клинка ударив крепкую ветвистую грудь. Леший отмахнулся, как от назойливой мухи. Удар прошелся над головой ведьмака, скользнувшего чудовище за спину. Сложенный знак ирден  сиреневатой дыркой скользнул между могучих лап-корней.

Леший дернулся, ощутил себя в западне, зарычал, и от его рева задролжал лес. Хозяин леса, скованный и униженный, обессилено повернулся на месте. В этот самый миг ведьмачий клинок ударил в сочленение лапищи, отсекая её у плеча.

Эскель отскочил, уклоняясь от яростных ответных ударов. Леший рвался и гудел, а затем, осознав собственную уязвимость, опустился на колено. Корни защитным коконом опутали его до самой макушки.
- Хотела с ним поговорить? Самое время!

Эскель крутанул мельницу мечом, встав в защитную стойку. Он давно не верил в чудеса, и если раненного лешего не добить, он начнет регенерировать. А как только ведьмачий знак рассеется, то и вовсе сбежит.

Ворчание из ближайших кустов, звучащие то слева, то справа, говорило о том, что сдаваться без боя лесной царь не спешил.

Отредактировано Эскель (2024-08-27 12:35:58)

Годы тренировок. Снова и снова взбирается долговязый, слишком тощий для своих лет подросток на вытертое сотнями ног щербатое бревно ветряка. Затупленный стальной меч вновь выписывает мельницы, отрабатывает уколы и удары. Мальчишка пляшет на краю пропасти, уклоняясь от ударов ветряка, падая и вставая раз за разом.  До боли в изможденных слабеньких ножках и ручках, кровавых пузырей из носа, изнуряющих кошмаров. Всё ради того, чтобы всё повторилось завтра. День за днём. Годы идут.

***

Эскель привык работать в одиночку. Рискуя только собственной головой, сконцентрированный только на цели и держа ситуацию в стальном кулаке, ведьмак вышел победителем из множества передряг. Окажись Волк один на один с хозяином леса, то не дал бы лешему и шанса, знаками и мечом разбивая защитный кокон, отрубая вторую руку, а то и вовсе снеся рогатую башку.
"Сражаться с чудовищами – это не кадрить мамзелей! – говаривал старик Весемир. – Для того нужен особенный талант!"

У Эскеля был этот талант. Измененный мутациями организм работал слаженно, а потому волчья стая, пришедшая лешему на выручку, не пугала. На звериный оскал Эскель ответил холодным взглядом. А спустя миг серые хищники и Волк из Каэр Морхена закружились в пляске смерти.

***

Клинок шипел, расчерчивая воздух, рубил и жалил ловко отскакивающих в стороны волков. Хищники, ощутив равную по силам добычу, пытались взять человека в кольцо. Нападали справа и слева, пытались зайти за спину. Неудачно.

Взвизгнул и, словно неудачно приземлившись после броска, упал наземь крупный вожак. Кровь хлынула из распоротого брюха. Зверь дернул могучими когтистыми лапами, заскулил и замер. Навсегда.

Диким рыком ответили на гибель товарища два серых собрата, бросившись одновременно справа и слева. Человек рывком разорвал дистанцию, а серебряная змея прошипела свою гадкую песню вновь. Звери упали, рассеченные, мертвые. А человек нападал.

Затрещали магические искры, рассыпаясь огненными мотыльками под носом у волчицы. В следующее мгновение серебряное жало укололо её в загривок, и тьма навсегда забрала её под полог спокойного безмятежного леса.

Годовалый щенок, почуяв смерть матери, взвыл от отчаяния. Вой перешел в болезненный крик – могучий удар отбросил его в сторону, раздробив ребра.

Они остались вдвоем против одного человека. Пятеро из стаи погибли менее, чем за несколько минут.

***

Свинцовый проливной ливень лупит по старому бревну. Ветряк, скованный противовесами, устало скрипит, жалуясь на непогоду. Хмурый ведьмак с иссеченным шрамом лицом молча смотрит на старого друга, и раны прошлого заныли, напоминая о себе. На руинах крепости не тренируют мальчишек уже больше четверти века, и скоро последние из оставшихся растворятся в легендах и страшных сказках, которыми принято пугать расшалившихся детишек. Не балуй, Зывик, а то ведьмак заберет! Годы идут.

***

Всё складывалось хорошо! Просто чудесно! Если не брать во внимание то, что Эскель успел почти расправиться с волками, а от чародейки – ни звука! Неужели думала, что ведьмак пригласил её на распрекрасную прогулку? Ах, если бы, курва мать!

Ведьмачий клинок стремительно подрубил переднюю лапу одного из оставшихся волков, а в следующий миг, очертив дугу, обрушился на крепкий загривок, срубая волчью голову. Сбоку послышался рык. Эскель крутанулся, укрылся плечом и это спасло ему жизнь. Серый хищник сумел сбить ведьмака с ног, вцепился желтыми клыками в металлические пластины. Яростно рванул, пытаясь добраться до ненавистного противника. Эскель, вопреки спокойному характеру, зарычал в ответ, попытался вывернуться, отпихнуть зверя ногой. Напрасно. Хищник, изловчившись, сомкнул могучие челюсти.

Острая боль пронзила правую руку ведьмака, запестрила миллиардами желто-красных мушек в воспаленном эликсирами сознании. Эскель, вскрикнув, несколько раз ударил зверя левой рукой, шипастой перчаткой рассекая морду и выбив зверю глаз. Волк не отпускал.

Ведьмак, скрипнув зубами, на миг зажмурился. Пальцы сложились в Знак. Частички Хаоса, невесомые и до смешного малые по магическим меркам, усиленные ведьмачьими эликсирами, скользнули по затейливо сложенным пальцам убийцы чудовищ.

Ударило. Волка смело с ведьмака, словно невидимой огромной рукой, подхватило и швырнуло о ближайший ствол. Хрустнуло. Зверь с переломленной хребтиной дернул всеми четырьмя лапами одновременно и испустил дух.

Эскель, хватая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыбина, слепо нашарил в поясном кошеле пузырек, достал пробку зубами и в один жадный глоток осушил содержимое. Тягучая, пронзающая самое сердце жидкость, скользнула ледяной змейкой в желудок.

Всего одна ошибка чуть не стоила ему жизни. Всего одна заминка стала причиной столь огромной неприятности.
"Зараза! – подумал Эскель, тяжело поднимаясь, – теперь придется искать новую куртку!"
Но на том проблемы лишь начинались.

***

– А ежели волколак?
– Супротив проклятого ликантропией возьми две меры петрушки собачьей, аконит и сало собачье. Полученной смесью клинок намажь, дабы раны, мечом нанесенные, жгли нещадно.
– Добро. Вижу, почитал бестиарий? –  Весемир хмыкнул, оглаживая рукой усы. – А если леший?
Мальчик, с измененными мутациями глазами, на мгновение призадумался. Наставник, прищурившись, следил за тем, чтобы друзья-товарищи не подсказывали отвечавшему. А затем поторопил:
– Ну?
– Спуску ему давать не следует. Как войдет леший в полную силу – быть беде.
Весемир хмыкнул:
– Спуску давать? Это вам нельзя спуску давать, волчата! Поднимайтесь, еще несколько кругов по двору! Живо-живо!

***

Он не услышал крик чародейки. За хриплым волчьим воем. За собственным стоном. Слишком поздно, слишком не вовремя Эскель из Каэр Морхена увидел, что защитный кокон пал, а лесной царь - оправившийся поразительно быстро, растворяется в застилающем взгляд тумане.

Ведьмак рванулся вперед, подхватывая серебряный клинок с земли левой рукой. Ловко увернулся от корней, метивших в ноги. Ушел от дубовой ветви, норовившей раздробить голову. Правая рука немела, и Волк чувствовал, как набухает, тяжелеет рукав от пролитой крови. Серебряный клинок выписал в воздухе восьмерку, а затем ударил появившегося в самый последний миг лешего в крепкую деревянную грудь.

Лесной царь отшатнулся. Но в следующий миг крепкий удар опрокинул Эскеля наземь. Корни цепко впились в куртку и штаны, прошили больную руку, причиняя и без того немалые страдания. Волк завертелся угрем на сковороде, рубанул вправо и влево, рассекая цепкие путы.

Эликсир не действовал. Точнее, действовал медленнее, чем то было необходимо. Не огромный мастак в микстурах и снадобьях, Эскель всегда фыркал и не углублялся в алхимию. Его навыков и знаний хватало для создания изготовления по простейшим рецептам, но сложности и нюансы с доминантными ингредиентами не были его коньком. Сейчас, в этой самой схватке, это играло против Волка.

Ведьмак пошел полукругом, надеясь зайти неповоротливому лешему за спину. Постарался сложить знак больной рукой, но вышло слишком медленно и предсказуемо. Лесной царь ушел от магической атаки, а спустя миг удар наотмашь отбросил убийцу чудовищ в сторону, до крови разбивая нос и губы. Эскель, перекатившись через спину, оперся на колено, не сводя с противника взгляда.
– Эй! – прохрипел он, сквозь боль и кровь. – Это всё? Да мы только начали!

Отредактировано Эскель (2024-09-03 16:30:46)

Он не ждал помощи. Глупо надеяться в этом мире на чужое плечо, такое хрупкое и ненадежное. Чародейка ничем не была обязана Эскелю и, получив своё, могла запросто открыть портал. Бросить ведьмака на произвол судьбы, предоставив ему разбираться с лешим самостоятельно. Никакой жалости. Никакой ненависти. Сугубо деловые взаимоотношения.

Он не ждал помощи. Чародейка могла уйти, бросив раненного. Но она осталась. Когда заклинание прошипело огненным шаром над головой, опалив волосы на макушке, ведьмак инстинктивно заслонился больной рукой. Вспышка. Тепло обдало вмиг взмокшую спину, и ведьмак бросился вперед, срываясь с места стрелой. Леший, пусть и отвлеченный, не даст ему новой поблажки.

Луч света пробил крепкую, закованную в дубовую кору, грудь чудовища. Леший, покачнувшись, заревел, и вместе с ним вздрогнул, зашумел весь лес. Ведьмак отскочил в сторону от возможной атаки. Серебряный клинок зашипел змеей, разрезая раскаленный воздух. Леший, обездвиженный, посрамленный, но еще не побежденный, дернулся навстречу. Магические путы заискрились, затрещали, лопаясь громовыми раскатами.

Прыжок. Удар. Ведьмак, чувствуя острую боль в голове, болезненно вскрикнул. Приземлившись, он воткнул серебряный клинок в землю, с трудом удерживая себя от падения. Из рассеченной от правого виска к затылку хлынула кровь, заливая лицо, шею, грудь.

Эскель, хрипло дыша, нащупал больной, почти онемевшей рукою последний флакон с эликсиром. Долго боролся с неподатливой пробкой, решившей застрять так не вовремя. Судорожный глоток. Ещё один. Ещё. Убийца чудовищ закрыл глаза, сдавливая опустевший пузырек. Сердце, рвавшееся из грудной клетки перепуганной птицей, сбилось с хаотичного ритма, замерло на миг. Весь мир утонул в темной пелене.

А затем наполнился громкими звуками, безумством ароматов и запаха. Эскель, застонав от боли и собственной слабости, оперся на локоть, тяжело сел. На миг силы оставили его, и ведьмак упал на истоптанную в недавней битве траву.

В голове шумело. Правый глаз стремительно заплыл. Рука горела огнем, словно её коснулось чародейское пламя. Но это не беспокоило: боль была признаком того, что эликсир подействовал.

Леший так и стоял коленопреклоненным. Увенчанная прекрасными рогами голова, срубленная метким ударом, лежала неподалёку. А лес шумел, оплакивая потерю, качая ветлами и роняя листья. Лес зашелся едким дымом от вспыхнувшего после заклятия дерева.

Ведьмак коснулся кончиком языка разбитых губ, покрытых запекшейся коркой крови. Глянул на чародейку, которая совершила самую огромную в мире ошибку, оставшись подле убийцы чудовищ. Просипел:
– Потуши.
Довольно с этого леса тревог и отчаяния. Не хватало устроить пожар.