Гостевые покои поместья встретили ведьмака уютным теплом, сразу расслабляющим после ветренной прохлады последнего мартовского дня. Здесь царил приятный полумрак, нежно разбавленный пламенем свечей в богатых канделябрах, подсвечивающих со вкусом подобранное убранство комнаты и висящие на стенах портреты. С одного из них из посеребрённой рамы благодушно смотрел хозяин поместья, граф де Амоли, облачённый в церемониальный офицерский доспех с горностаевой оторочкой и знаком отличия участника достославной битвы при Соддоне. Это был мужчина средних лет, с приятным лицом и очень живыми добрыми глазами, — во всяком случае, художник увидел графа именно таким, — и на первый взгляд создавал впечатление благодушного, но уверенного управленца, несомненно пользовавшегося расположением в числе своих приближённых. По соседству с его портретом лицом к мужу расположилась его супруга — юная и прекрасная, как майский рассвет. Это сравнение подсказывала сама картина: изображенная на ней девушка, — женщиной её было не назвать — написанные художником черты едва ли могли принадлежать кому-то старше двадцати лет, — сидела в плетёном кресле в саду, под сенью цветущего миндального дерева, и розоватые лепестки, будто пронизанные солнечными лучами, мягко ложились на её открытые плечи и высокую грудь, соблазнительно белеющую в вырезе ярко-зелёного расшитого золотом платья. Рыжие кудри, приподнятые вверх высокой причёской, опускали на плечи изящно завитые пряди, подчёркивая лебединую шею графини, на которой красовалось дивной красоты ожерелье, собранное из ярко-зеленых самоцветов и изумрудов, так изящно оттенявших почти мраморную белизну кожи.
Ведьмак залюбовался портретом — графиня была дивно хороша, и если художник ни в чем не исказил её образ, то сверх всех прочих причин извести её, придворными, вне всякого сомнения, должна была владеть зависть.
О поместье графа и якобы творящейся в нём бесовщине Рейгар узнал случайно, услышав разговор в одной из лавчонок Аэдирна несколько дней назад. Пожилая статс-дама и совсем юная фрейлина переговаривались о том, как разместить объявление о поиске ведьмака, да только тайно, чтобы об их намерении не узнали в поместье. Медведь, изрядно поиздержавшийся по деньгам за последнее время, даже обрадовался такому совпадению, представился дамам и расспросил о том, что за беда такая приключилась в здешнем краю, что в нынешние неспокойные времена они двое всерьез задумали нанять охотника на чудовищ. Надо сказать, что рассказ товарок немало позабавил Рейгара: без тени улыбок на озадаченных лицах женщины поведали ему, что в поместье графа де Амоли завелась бестия.
Чудовище было угадано ими ни в ком-нибудь, а в самой супруге графа, привезенной им из последнего военного похода одиннадцать лет назад. За всё это время мало кому удавалось увидеть его избранницу — графиня редко показывалась на людях, не жаловала придворных, а прислуга, имевшая непосредственный доступ к ней, не менялась годами. Всё это можно было списать на вполне человеческие причуды, или какой-нибудь досадный недуг графини, но в последнее время среди придворных поползли совсем уж дурные слухи: говорили, что графиня заманивает к себе чарами молодых мужчин, вместе с графом они устраивают оргии, во время которых она пьёт их кровь, продлевая за счёт этого собственную жизнь и сохраняя молодость. Дескать, кто-то из слуг видел, как по утру из её покоев выносили обескровленные тело, и что сам граф, околдованный бесовскими чарами своей жены, сам того не желая, прикрывает перед всеми её преступления.
Первым, что пришло на ум Рейгару, была брукса. Он знал достаточно историй, когда эти существа перебирались к людям, ища спокойной и сытой жизни в обществе, и почти всегда подобные истории заканчивались разоблачением. С другой стороны, всё это вообще могло быть просто россказнями придворных, отчего-то невзлюбивших леди де Амоли, а тем паче дам, лишившихся с её появлением близкого расположения графа, или потерявших собственных любовников в неравной борьбе с молодостью и красотой графини. В любом случае, сумму за убийство бестии предложили внушительную, да и звучала история донельзя интересно, так что ведьмак согласился разузнать, что же на самом деле творилось в поместье.
Способ подобраться к графине подсказали всё те же придворные дамы: медведь был недурен собой и вполне сошёл бы за претендента на право провести ночь в её покоях, нужно было только переодеть его и отмыть от запахов дороги и всего того, что обыкновенно сопутствует бродячей жизни. И вот теперь ведьмак сидел в широком кресле в гостевых покоях поместья и, ожидая приглашения, рассматривал искусно написанные портреты хозяев. На нём были широкие холщовые штаны непривычно светлого ему оттенка и такая же рубаха в тон, нарочно распахнутая на груди. Ничто из атрибутов, кроме сокрытого на груди медальона, не выдавало его принадлежности ремеслу — серебряный меч был заранее спрятан на стене среди богатой оружейной коллекции графа одним из его слуг, с которым Рейгар при помощи статс-дамы сговорился заранее, так что случись ведьмаку и правда столкнуться с бруксой, ему всё же было, чем себя защитить.
Мужчина потянулся к столику и взял в руку кубок, наполненный ароматным дорогим вином. Чутьё уловимо лёгкий оттенок белладонны, и ведьмак усмехнулся: предполагалось, видимо, что встревоженный ожиданием приглашения гость пригубит дорогой напиток и разомлеет от подмешанного туда наркотика. Что ж, нарушать правила гостеприимного дома не было нужды, тем более, что на организм ведьмака белладонна не оказывала никакого влияния, и он выпил, отметив приятную терпкость озимой туссентсткой лозы, хоть обыкновенно и не любил вина.
Где-то в глубине помещения, за плотным изумрудным занавесом едва различимо затрепетал тонким звоном маленький колокольчик, и Рейгар перевел взгляд туда, откуда ему послышались неспешные шаги. Округлый медальон с рельефным оттиском в форме головы медведя подёрнулся едва ощутимой горячей дрожью, ведьмак почувствовал кожей лёгкое покалывание, вроде едва заметного электрического разряда, и насторожился — медальон реагировал на чью-то магию. Тяжёлый занавес едва заметно качнулся и в прорехе между шторами рука об руку показались улыбающиеся граф и графиня.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Хозяева появились из-за плотного занавеса, и Рейгар поднялся, учтиво склоняя голову в приветственном жесте.
Что ж, эти двое вполне соответствовали своим портретам, которые ведьмак ещё так недавно с интересом рассматривал в полумраке гостевых покоев. Граф был постарше своего изображения, возраст выдавали седина, тут и там посеребрившая его волосы, державшиеся однако ещё крепко на его голове, и едва успевшая коснуться тела полнота, неминуемо приходящая к мужчинам с годами и сытой спокойной жизнью. Офицерская выправка, благородное лицо, светлый внимательный взгляд — этот мужчина не был похож ни на безумного, ни на измученного бесовским колдовством. Графиня де Амоли же как будто и вовсе сошла со своего портрета только что, сделав один только шаг из посеребренной рамы: рыжие кудри, светлое и юное лицо без единого изъяна, точёная фигурка, улыбка и взгляд — с толикой лукавства, сокрытой внутри. Даже ожерелье с зелёными камнями точь-в-точь соответствовало изображенному на портрете. Ей было едва ли больше двадцати, и вот это, конечно, уже никак не стыковались с тем, что граф, по словам придворных, взял её в жёны одиннадцать лет назад.
— Благодарю, госпожа, — со всей учтивостью, какую только удалось собрать, Рейгар ещё раз склонил голову, не отводя, однако, взгляда от прекрасного лица графини. — Я пришёл издалека, но возможность видеть вашу красоту стоит любого ожидания. Я вижу, что слухи о ней правдивы, как и о вашем гостеприимстве.
Ведьмак едва заметно прищурился, на долю секунды перехватив её взгляд. Намекая на "слухи", он надеялся понять, испытывает ли графиня беспокойство по поводу того, что болтают о ней придворные, и понимает ли, чем ей это может грозить. Но тень настороженности если и мелькнула в глазах графини, то ничем более она себя не выдавала. Медальон под рубашкой Рейгара дрожал беспрерывно, покусывая кожу мельчайшими электрическими импульсами — магический предмет, на который так реагировал ведьмачий артефакт, находился совсем близко, и медведь подумал о том, что нестареющая красота графини, возможно, лишь результат искусной иллюзии, и никакого чёрного колдовства или вампирских пиршеств здесь ему не найти. Сказать по правде, ведьмак бы этому только обрадовался, не смотря на сумму обещанной награды: граф и графиня, при всей их очевидной разности, казались ему отчего-то людьми очень близкими, связанными если не любовью, то совершенно искренней привязанностью. А это по нынешним временам вполне можно было считать роскошью.
— Рад знакомству с вами, господин граф, — ещё один учтивый кивок головы. — Дивной работы портреты, — с улыбкой заметил он, как и полагается вежливому гостю. — Художник, похоже, был совершенно очарован вашей супругой — чтобы так передать красоту, нужно иметь особый талант и уметь влюбляться в то, что ты делаешь.
Следуя приглашению хозяев, ведьмак прошёл следом в соседнюю комнату. Она была меньше и чуть светлее прежней, посреди располагался стол, уставленный фруктами, вином и лёгкими закусками — известное дело, сытость и страсть не уживаются вместе. Усевшись за стол, Рейгар пригубил еще вина — не хуже того, что пил в гостевых покоях, только белладонна больше не угадывалась в терпком послевкусии, уступая место шизандре, или лимоннику обыкновенному, известному своими свойствами возбуждать и долгое время поддерживать мужское желание. Ведьмак усмехнулся: едва ли бруксе, желавшей просто выпить досуха свою жертву, так уж важна степень её возбуждения. Впрочем, и у вампиров бывают свои особенные предпочтения.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Время за столом в компании графа и графини шло незаметно, и Рейгар даже начал получать удовольствие от их неспешной беседы и лёгкой трапезы, бывших, очевидно, частью задуманной игры. Ведьмак представлял себе, как должны были бы развиваться события, будь на его месте обычный человек. По расчетам четы де Амоли, мужчина, уже попавший под действие нарочно добавленных в его вино трав, к этому моменту наверняка уже должен был быть достаточно расслаблен и беззаботен, чтобы отдаться нужному настроению, и следующим шагом, вероятно, будет какое-то приглашение, или, по крайней мере, намёк на него от любезной графини. Сами действа, так тревожившие воображение слуг и приближенных графа, очевидно, происходили в других покоях — ведьмачье чутьё не обнаруживало в маленькой столовой ничего, что намекало бы на оргии или убийства, и значит, финальному раунду задуманной игры еще только предстояло случиться.
Никто из слуг не зашел к ним ни разу с тех самых пор, как Рейгара привели в гостевые покои. Графиня де Амоли сама любезно хозяйничала за столом, предлагая супругу и гостю закуски и фрукты, и эта её любезность, вкупе с очаровательной улыбкой и притягательной красотой, должна была лишить "жертву" всяческих опасений, доподлинно убедив в том, как ему здесь рады. Медведь сперва подумывал притвориться и разыграть перед хозяевами образ уже разомлевшего и на всё готового, но решил не делать этого: во-первых, просто чтобы не выглядеть глупо, а во-вторых — дать возможность супругам первыми догадаться об истинной причине его визита, тем более, что сам ведьмак был готов к их возможному нападению. Оставалась, правда, малая вероятность, что граф и графиня оба принадлежали к высшим вампирам, тогда шансы Рейгара в схватке с ними уменьшались стремительно, но опыт ведьмака подсказывал, что причина всё же кроется в чём-то ином, ведь где вампиры — там кровь, и запах этой крови скрыть очень непросто, сколько бы трав и масел на это ни извели. Но, как ни прислушивался медведь, ничего подобного ему учуять не удавалось.
И так, не стремясь нарушать сходу правила предложенной ему игры, ведьмак наслаждался вечером и возможностью повнимательнее рассмотреть любезных хозяев. Граф держался дружелюбно и сдержанно, улыбаясь супруге и охотно уделяя внимание гостю, и по тому, с какой преданной нежностью смотрел он на свою Тиару, становилось ясно, как искренне этот мужчина был привязан к ней. А графиня и правда была хороша — в её движениях и жестах не было выученного изящества, присущего всем представительницам знати, вместо них в поведении сквозила какая-то особенная, невероятная притягательность, истинно женская и совершенно естественная, устоять перед которой было бы непросто даже без помощи зелий и трав. Она не походила на кого-то, кто вырос в графской усадьбе или родовом гнезде какого-нибудь барона, там не принято улыбаться так свободно и искренне, но в этой своей игре в соблазнение, которую Тиара, вне всякого сомнения вела сейчас взглядом, улыбками, движениями соблазнительно обнажённых плеч, графиня была совершенно органична и естественна, и вряд ли можно было представить себе что-то более соблазнительное, чем эта её энергия, не скованная стыдливостью и сомнениями.
Графиня поднялась с места и, взяв с невысокого столика у окна расписной кувшин, наклонилась к сидящему ведьмаку, чтобы долить вино в его кубок. Соблазнительно качнулась полуоткрытая глубоким декольте грудь, Рейгар почувствовал, как медальон под его рубахой нагрелся и завибрировал сильнее, и снова зацепился взглядом за дивное колье Тиары. Теперь, когда графиня подошла так близко, он был готов поклясться, что магия исходит именно от него — вот чем она создаёт иллюзии, одурманивая мужчин. Вино полилось в кубок, и ведьмак ощутил обволакивающее, нежное тепло и запах, исходивший от приблизившейся к нему девушки: среди сонма эфирных масел и душистых трав где-то на самой границе восприятия замаячил горьковатый и землистый запах серы. Ему показалось, что Тиара коснулась его, хотя обе её руки были заняты тяжелым кувшином, и всё же Рейгар почти физически ощутил то ли взгляд графини, то ли её желание, то ли своё собственное, так сладко и тяжело ощутимое им сейчас в теле и в мыслях...
Догадка, простая и очевидная до смешного, наконец, осенила ведьмака, и он, довольно усмехнувшись, перевел взгляд медово-жёлтых глаз с груди суккуба на её лицо. Воображение услужливо подсказало ему, как очаровательно смотрелись бы рожки в этой её огненно-рыжей шевелюре, и Рейгар по-свойски подмигнул Тиаре.
— Так вот оно что, — сказал он будто самому себе, по-прежнему улыбаясь. — Ну и представление вы здесь устроили — подняли на уши целый двор, — ведьмак повернулся к графу, по прежнему сохраняя непринуждённость позы, не желая напугать хозяев тем, что раскрыл их маленький секрет. — Вашу супругу, господин граф, придворные ваши приняли за вампира. Видно, суккубы нечасто появляются в здешних краях, раз никому и в голову не пришло, подумать об этом в первую очередь.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Тиара сделала шаг назад, растерявшись в первые секунды, и Рейгар довольно ухмыльнулся, позволив себе еще раз рассмотреть её — на этот раз уже совсем откровенно. Она всё ещё находилась под покровом иллюзии, но ведьмак сомневался, что графиня как-то особенно исказила свой облик: суккубы сами по себе обладали привлекательной внешностью, разве что рога, хвостик и козьи копытца могли смутить окружающих, так что, скорее всего, именно их и скрывала госпожа де Амоли. В конце концов, ведьмак был рад тому, что Тиара оказалась суккубом — эти создания редко отличались дурным нравом и обычно не причиняли вреда окружающим по своей воле, в то время, как встреча с бруксой почти наверняка закончилась бы схваткой. Почтенный граф и его супруга казались Рейгару очаровательной парой, и, чем дальше он наблюдал за ними, тем больше не хотел причинять им вред.
— Что вы, граф, — он обернулся к мужчине, подмечая выразившееся на его лице беспокойство, и, пригубив еще вина из только что наполненного Тиарой кубка, непринужденно кивнул ему. — Как можно лишать мир такой красоты. Суккубы в наши дни встречаются всё реже, я не простил бы себе убийство такого дивного создания.
Рейгар усмехнулся и сделал еще глоток. Стоило отдать графу должное — он и правда был готов грудью встать на защиту своей прелестной жены, и, судя по тому, каким взглядом наградила его Тиара, это был не единственный раз, когда он подобным образом проявлял к ней всю полноту своих чувств. Этот человек, в прошлом офицер, воин, наверняка не раз проявивший на поле боя свои доблесть и честь, вызывал у ведьмака уважение, и Рейгар знал наверняка, что реши он сейчас и правда напасть на графиню, муж будет защищать её до последней капли крови. Едва ли он сам был жертвой иллюзии, отчего-то ведьмаку охотнее верилось в то, что в жизни рядом с суккубом он и правда нашёл своё место.
Тиара, наконец, сняла ожерелье, и Рейгар довольно заулыбался, разглядывая аккуратные бараньи рожки, проявившиеся на голове и, как и представлял себе ведьмак, дивно подходившие к прическе графини. Она не потеряла и толики своего очарования, даже наоборот — явив свою естественную сущность, только еще больше подчеркнула природную силу и манкую подлинность.
— Охотно верю, госпожа, — Рейгар кивнул словам Тиары; несмотря на открывшуюся ему сущность, она по-прежнему была хозяйкой дома и женой знатного человека, оказавшей ему радушный приём, и потому он продолжил обращаться к ней соответственно. — Придворные ваши, правда, уверяли меня, что из ваших покоев регулярно выносят иссушенные тела ваших несчастных убиенных любовников. К слову, ни одного покойника, вами замученного, мне предъявлено не было, а я, как ни старался, никаких следов убийств здесь у вас не приметил, — ведьмак развел руками, подчеркивая насмешливый тон своих слов. — Ваша иллюзия работает отлично, боюсь, вы, графиня, стали жертвой мести какой-нибудь придворной дамы, любовника которой невзначай увели для своих чувственных утех. А может быть, кто-то не может простить вам графа, чьё внимание вы приковали к себе целиком и полностью, лишив его расположения кого-то другого.
С этими словами он снова посмотрел на графа. Почему-то вспомнилось лицо той самой статс-дамы, в итоге нанявшей его убить Тиару.
— Нет, господин граф, речь, к сожалению, шла именно о вашей супруге, и никакая иная бестия ополчившихся против вас придворных не интересует, — Рейгар вздохнул и, потянувшись, взял с блюдечка грецкий орех и забросил в рот, снова лукаво улыбаясь Тиаре. — Не трудитесь: они оценили её жизнь гораздо дешевле, чем её цените вы, а значит, торг здесь неуместен. Я не стану никого убивать. В конце концов, ваши постельные дела — это только ваша забота, и до тех пор, пока все живы и довольны, моему мечу здесь делать нечего, — он кивнул на оружейную коллекцию графа, обратив внимание, как тот несколько раз зацепил её взглядом, должно быть, прикидывая план, на случай, если ему все-таки придется защищаться. — Он, кстати, вон там, рядом с саблей, инкрустированной самоцветами. Наградная? Хороша! — со знанием дела похвалил он. — Видна работа кузнецов Понтора. Один из ваших слуг спрятал мой меч среди вашей коллекции, как раз для того, чтобы я мог убить Тиару, когда мне представится такая возможность, — Рейгар помолчал немного, как будто раздумывая. — На вашем месте, граф, я бы поспешил уехать. Я, конечно, скажу заказчикам, что их догадки обманчивы и никаких монстров в поместье нет. Но что-то мне подсказывает, что они не поверят.
Тиара в своей очаровательности и непосредственности снова обратилась к нему, и ведьмак, почувствовав новое соприкосновение её желания со своим собственным, довольно прищурился, улыбаясь.
— Мне доводилось знавать ваших сестёр, графиня, и при других обстоятельствах, поверьте, я не отказал бы себе в удовольствии. Но вам сейчас лучше подумать о собственной безопасности. Следом за мной придут другие. И как бы нежно не был привязан к вам ваш благородный супруг, едва ли ему удастся защитить вас от разъярённой толпы. Вам действительно лучше уехать. Поверьте, лучше для всех.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Оставшись наедине с собой, пока граф и графиня в соседних покоях готовились принять столь важное для них решение, ведьмак поднялся с места и, пройдя по комнате, остановился у окна, вглядываясь в густой мрак ещё холодной мартовской ночи. Что ж, знакомство с четой де Амоли оказалось иным, чем представлял себе Рейгар, но решение было им принято, и теперь нужно было понять, как преподнести всё это нанявшей его статс-даме. Можно было сказать, что слуги ошиблись, и что он, ведьмак, со всей уверенностью утверждает, что графиня — никакая не бестия, и что переживать не о чем. Вряд ли ему поверят: простой народ обыкновенно куда более скор на расправу, чем всякий, чьими руками привыкли её вершить, и если кому-то очень нужно найти виноватых, они будут найдены в любом случае. Рейгар был готов поспорить, что когда он явится к заказчикам без положенной в качестве трофея головы суккуба, они в ту же секунду решат, что ведьмак сговорился с графиней или попал под её чары, и возьмут дело в свои руки. Вилы, топоры, кухонные ножи — обычно из-за всего этого бывает много крови и ненужных жертв, и медведь искренне надеялся, что графу хватит благоразумия, чтобы последовать доброму совету и просто уехать подальше. Впрочем, он с трудом мог бы представить себе место, где эти двое будут в безопасности.
Рейгар снял со стены свой меч и вернулся к столу, снова берясь за кубок. Вся эта история наводила его на мрачные мысли — не о бестиях, о людях: об их зависти, страхе перед неизведанным и вечной тяге к уничтожению всего, что не поддаётся их пониманию. У бедной Тиары не было ни единого шанса на мирную жизнь среди людей, куда бы не привёз её верный граф, рано или поздно кому-нибудь удастся заглянуть под покров тщательно сотканной ей иллюзии, и охота начнётся вновь — на неё, безобидное создание, виновное разве что подлинностью своей сути, и на него, осмелившегося жить иначе. А значит всё, что им останется — вечные скитания и игра в прятки по чужим правилам до тех пор, пока граф не умрёт от старости или болезни. И если в мире к тому моменту найдётся ещё хотя бы дюжина рогатых дев, Тиаре не останется иного выбора, кроме как прибиться к их стае и покорно ждать, пока люди просто из страха истребят со временем каждую из них до последней...
Тягостные думы ведьмака прервали вернувшиеся граф и графиня. К счастью, к его предостережениям они отнеслись серьезно и даже предложили Рейгару сопроводить их до Венгерберга, в качестве дополнительной охраны. Граф был учтив и щедр на награду, так что Рейгару не пришлось торговаться с ним. Договорившись встретиться на рассвете в тисовой роще недалеко от поместья, они тепло распрощались, и медведь отправился на постоялый двор, где оставил своего Ярла.
В условленном месте его поджидала статс-дама в компании все той же молодой фрейлины, и по тому, каким кровожадным любопытством сияли их лица, Рейгар понял, что граф принял единственно верное решение — им необходимо было бежать. С самым непринуждённым видом ведьмак сообщил, что все их подозрения беспочвенны, и никакой бесовки в поместье нет, а графиня — просто дама с причудами и, к слову, в половину не так юна и хороша собой, как о ней судачат. Дамы нахмурились и потемнели, видно было, как раздосадовал их ответ ведьмака, и тот поспешил отбыть в свою комнату. Правда, уснуть Рейгару так и не удалось: мысли о том, что слуги графа не откажутся от своих намерений поквитаться с ним и его супругой, не давали ему покоя, дурное предчувствие скребло изнутри, и он, решив не дожидаться рассвета, покинул постоялый двор, оседлал Ярла и направился обратно к поместью.
Едва достигнув той самой рощи, где они с графом договорились встретиться, ведьмак завидел впереди чёрный дым, густыми клубами поднимавшийся в сумеречное предрассветное небо. Внутри всё похолодело, он понял, что опоздал. Пустив Ярла вскачь, миновал тисовую рощу и, достигнув графского сада, утвердился в своих опасениях: из окон поместья наружу вырывалось яркое пламя, и видно было, как жались к ограде снаружи любопытные зеваки. Конь лихо перемахнул невысокий плетень, и Рейгар притормозил его, натянув удила. Возле резной беседки на талом снегу сидела на коленях Тиара, склонившись на телом мужа.
Злой на себя за то, что не прислушался к своим предчувствиям, ведьмак соскочил с коня и присел рядом с Тиарой. Голова мужа покоилась на её коленях: бледное, будто пергаментной лицо, темные круги под закрытыми глазами. Рейгар коснулся его шеи, прижимая пальцы туда, где должен был биться пульс, но тело было недвижимо — граф был мёртв.
— Тиара, — Рейгар осторожно опустил ладонь на её плечо. — Оставь его, всё. Ты же чувствуешь — слишком поздно, он умер.
В их сторону от ворот поместья уверенно двинулись несколько человек, среди которых медведь узнал ту самую статс-даму. Молча стиснув зубы, он выставил ладонь в их сторону и, сложив пальцами Игни, поднял перед ними стену искристого пламени. Слуги испуганно отшатнулись, кто-то побежал обратно к поместью, но большинство так и замерли чуть поодаль, боязливо переговариваясь — их страх не мог победить любопытство.
— Идём, — он снова обратился к Тиаре, на этот раз — с нажимом в голосе. — Я не стану убивать их всех, Тиара... Ну же, нам нужно идти.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Тиара была не в себе, точнее — вне себя от горя. Её лицо, искажённое непониманием, ужасом и беспомощным неверием в происходящее, совершенно отличалось от того, которое видел ведьмак в поместье накануне вечером. Она то всхлипывала и стонала, глотая беспрерывно льющиеся из глаз слёзы, то с какой-то невероятной злостью стискивала в кулачках ворот одежды графа, будто готовая затрясти, требуя, чтобы тот, наконец, очнулся. Эта почти детская растерянность делала её уязвимой и совершенно беззащитной, несмотря на то, как несколько минут назад она буквально на руках вынесла из огня тело мужа. И Рейгар готов был поклясться, что далеко не каждый человек был способен на те чувства, что струились теперь слезами по бледному лицу той, кого принято называть бестией.
Толпа, только что отогнанная знаком Игни, росла, кажется, с каждой секундой, испуганное молчание сменял рассеянный, но уже гораздо более уверенный шепоток: " Их только двое, чего они нам?..", "А ежели всем вместе, ату?..", "Что б не ушла, курва!.." Слух ведьмака улавливал растущее беспокойство, к слугам графа присоединялись случайные зеваки, ещё недавно молча глазевшие из-за забора, а теперь заинтересованные общим азартом, и к повисшему в воздухе запаху черной гари теперь отчётливо примешивался другой, густой и душный, запах опасного единения возбуждённой толпы. Рейгар стиснул зубы: он не хотел устраивать бойню. Разум подсказывал, что всё это — вообще не его ума дела, и лучше бы просто уйти, оставив судьбе право вершиться так, как задумали боги, но ведьмак не мог оставить Тиару один на один с людьми, каждый из которых уже мысленно распял её на воротах сожжённого поместья, готовясь прибрать к рукам уцелевшее в пожаре хозяйское добро. Он ведь дал графу слово её защитить.
Похоже, что слова Рейгара не достигали спутанного сознания Тиары, и он, решив не дожидаться, когда их положение не оставит ему выбора, кроме как пустить в ход меч, молча принялся обшаривать карманы графа, доставая кошель с деньгами, золотые часы на длинной цепочке, снимая запонки и перстни с уже мертвых пальцев. В ответ на ошарашенный взгляд бывшей графини, он только сунул ей в руки часть снятых ценностей и, распихав оставшееся по карманам, настойчиво взял за плечи, силой отстраняя от погибшего мужа.
— А что ты предлагаешь, взять его с собой? — рыкнул он раздражённо и легонько тряхнул Тиару, надеясь привести в чувство. — Хочешь остаться и устроить здесь бойню? Хочешь раскидать их кишки по всей Тисовой роще? Думаешь, это вернёт его? Думаешь, станет легче?
В глазах суккуба острым лезвием сверкнула ярость, ведьмак, почувствовал, как крепкие мышцы напряглись под его руками, так что кажется, даже ожерелье на её шее не могло в полной мере скрыть истинную природу этого создания, но медведь не отпрянул. Не отпустил, не отвёл взгляда — даже не шевельнулся, смотрел глаза в глаза, уверенный, неколебимый. Казалось, воздух вокруг них искрился от напряжения, а может быть, это доступная суккубу природная магия так сквозила сейчас сквозь завесу иллюзии, но Рейгар уже чувствовал, как расслабляются её плечи, как затухает огонёк в покрасневших от слёз глазах.
— Я обещал защитить тебя, — медленно произнёс он, всё ещё неотрывно глядя в лицо Тиары. — Дай мне сдержать слово.
Терять больше времени было нельзя, и ведьмак настойчиво поднял Тиару с земли. Толпа шевельнулась, но выставленная в их сторону ладонь Рейгара, недавно уже напугавшая самых смелых стеной яркого пламени, на сей раз заставила остановиться. Возле конюшни, стоявшей чуть поодаль и потому не задетой пожаром, рвались с привязи напуганные кони, и ведьмак, успокоив одного из них Аксием, подсадил Тиару, помогая взобраться верхом и веля держаться как можно крепче. Всё ещё краем глаза следя за притихшей толпой, он тоже сел в седло и, взяв одной рукой повод коня, на котором сидела Тиара, пустил в галоп Ярла, оставляя позади догорающий остов поместья де Амоли.
Только когда они миновали рощу, оставив позади гомон толпы и ядовитый запах дыма, и вышли на большой тракт, Рейгар позволил коням смениться на рысь. Нужно было скорее покинуть Аэдирн, и ведьмак повёл их на юг.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Тиара с головой окунулась в своё горе, и горе это было чернее и глубже самой Бездны, породившей некогда рогатую деву. Сера и печальна, она будто онемела с тех пор, как кони унесли их прочь от выгоревшего поместья: ни о чём не спрашивала, не интересовалась, куда её везёт Рейгар, не ругала и не проклинала его, хотя ведьмак был почти уверен, что в её глазах и он тоже отчасти был виноват в случившемся. Она даже плакала молча — прятала слёзы в тени капюшона, беззвучно, как будто не живое существо скорбело, а молодая берёзка плакала соком на весеннем ветру. Фигура её с опущенными плечами и понурой головой, казалось, безвольно качалась в седле, лицо осунулось, кожа будто бы истончилась и потеряла цвет, напоминая старый пергамент, глаза потеряли озорную искорку и подёрнулись мрачной пеленой безразличия и тоскливого одиночества. Казалось, что даже камни в её ожерелье потеряли свой изумрудный блеск, повинуясь печали безутешной хозяйки.
Путь до Венгерберга верхом должен был занять около шести дней, но уже на третий Рейгар понял, что слухи о пожаре в поместье де Амоли бегут по окрестностям едва ли не быстрее их лошадей. О смерти графа судачили в придорожных трактирах, на рынках торговки передавали друг другу истории о бестии, вселившейся в графиню и якобы дотла спалившей поместье со всеми слугами, на постоялых дворах сплетничали о ведьмаке, убившем графа и устроившем пожар, чтобы украсть молодую графиню. Очень скоро Рейгар стал сторониться большого тракта, всё дальше уводя коней в лес, к подножию Синих гор. Здесь реже встречались путники, и хотя ночевать предстояло под открытым небом, это было бы лучше, чем нарваться невзначай на чьи-то слишком любопытные взгляды.
А Тиара сохла, как оторванная вишнёвая ветвь. Ведьмак не знал, может ли бестия, вроде суккуба, умереть от горя, но боялся, что с Тиарой случится именно это. Превратившись в собственную тень, она будто источала во вне мрак и безысходность, так что даже кобыла за несколько часов под её седлом едва ли не валилась с ног. Рейгар физически чувствовал, как вокруг неё будто сворачивается паучий кокон, липкий и тугой, и кокон этот душил её первозданную природную силу, отравляя суккуба и всё вокруг. Она теряла волю к жизни, и ведьмаку казалось, что и ему скоро будет небезопасно находиться с ней рядом. Но он взял ответственность за её жизнь в тот день, когда увёз из поместья, и значит не мог оставить её просто так.
Несмелое апрельское солнце почти склонилось за горизонт, оставив над верхушками деревьев только грязные багровые следы недавно бесновавшегося в небесах заката, когда Рейгар услышал, как тревожно всхрапнула кобыла Тиары за его спиной, и обернулся через плечо. Графиня ничком лежала на крепкой лошадиной шее, безвольно свесив бледные руки, из-под капюшона рассыпались потускневшие кудри, казалось, она вот-вот упадёт из седла. Быстро спешившись, ведьмак подхватил её, спуская на землю. Тиара была жива, но совершенно обессилена, продолжать путь было невозможно, и мужчина поспешил разбить лагерь.
Аппетита у него не было, а вот спать хотелось ужасно. Рейгар чувствовал тяжесть состояния своей спутницы и, находясь с ней рядом, невольно замечал и у себя упадок сил и внутреннее опустошение. Убедившись, что Тиара спит, кони напоены, а костёр стабилен, он привалился спиной к дереву и задремал, сложив на груди руки.
Он проснулся от душного, тяжёлого сна. Тело ломило, как будто он лежал связанным долгое время, в голове гудело, как будто с похмелья, и тягостное предчувствие терзало грудь. Тиары нигде не было видно, он поднялся, — даже собственные мечи показались ему слишком тяжёлыми, — и огляделся, пытаясь сфокусироваться, надеясь ведьмачьи чутьём обнаружить следы суккуба. Не сразу, но ему это всё-таки удалось: плохо различимый след её ауры уводил глубже в лес, дальше от тракта, и по мере того, как Рейгар двигался вперёд, след становился всё отчётливее и ярче. Очевидная догадка возникла сама собой: суккубы питаются энергией мужчин, получая её во время соития, и Тиара, не просто измученная горем, но и изрядно "оголодавшая" за последние дни, повинуясь инстинкту, похоже, вышла на охоту. Ведьмак едва ли не бегом ринулся в чащу: могло быть уже слишком поздно — если Тиара действительно приманила случайную жертву, в своём теперешнем состоянии она почти наверняка выпьет несчастного досуха.
Рейгар нашёл их на небольшой полянке, в объятиях огромных корней векового дуба, торчащих из земли как огромное птичье гнездо. Парнишка лет двадцати, — по виду — местный пастушок, — лежал на земле, запрокинув голову, и смотрел в небо бесцветными, почти лишёнными жизни глазами. Тиара сидела сверху, оседлав его, и, упираясь руками в грудь паренька, оставляя на белой коже вздутые пунцовые следы, плавно поднималась и опускалась, как будто в танце покачивая бёдрами. Рыжие кудри рассыпались по спине, витые бараньи рожки отбрасывали причудливую тень в сумрачном лунном свете, она закидывала назад голову, блаженно улыбаясь, и видно было, как соблазнительно покачивается её небольшая высокая грудь.
Парнишка беззвучно шептал что-то бледными губами, как будто спал, и Тиара, совершенно увлечённая процессом, казалось, вовсе не видит его. Опешив в первые секунды, ведьмак, наконец, собрался с мыслями: смерть от вполне физического истощения или тяжёлое безумие — вот что грозило пастуху, попавшему в плен потерявшего контроль суккуба, и Рейгар знал, что Тиара не простит себе этого промаха, когда придёт в себя. Первой мыслью было использовать Аксий, но едва ли его слабенькое ментальное воздействие могло сравниться с мощнейшим гипнозом суккуба. Берясь за меч, ведьмак подошёл ближе. Как отреагирует на него Тиара, отвлечённая от долгожданной трапезы, он не знал, и, как бы не жалел графиню, рисковать своей жизнью был не намерен.
— Тиара, — он опустил ладонь ей на плечо и позвал по имени. — Оставь его, слышишь? Ты его убьешь, — ведьмак сильнее сдавил ладонью плечо девушки и настойчивее потянул к себе, отстраняя от едва живого любовника.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Рейгар присел рядом, приподнимая его и усаживая к широкому древесному стволу. Он больше не шевелил губами, потемневшие веки тяжело опустились, и ведьмак нахмурился — неужели всё-таки слишком поздно? Но сердце паренька ещё стучало, казалось, он просто спит глубоким и каким-то болезненным сном, и Рейгар похлопал его по щекам, стараясь привести в сознание. Ресницы дрогнули, на долю секунды он остановил взгляд на лице медведя и, промычав что-то неразборчивое, отключился снова. Рядом тихо плакала Тиара.
— Успокойся, ничего ему не сделается, — Рейгар коротко обернулся к ней, протягивая поднятое с земли платье. — Одевайся.
Он пошарил по земле вокруг и, подобрав штаны и куртку парнишки, поспешно принялся натягивать их на него. Рейгар лишь однажды видел человека, настолько иссушенного любовью суккуба — в том самом борделе, недалеко от Новиграда, где впервые произошло его знакомство с рогатыми девами. Тогда ведьмак по просьбе самих суккубов помогал поставить на ноги заигравшегося мужичка, сейчас это было необходимо для общей безопасности, и какой-никакой план на этот случай у Рейгара был.
— Эй, послушай-ка, — он потянулся к Тиаре, осторожно взял за подбородок и приподнял, заставляя посмотреть на себя; из-под растрёпанных кудрей на него глянули заплаканные глаза, по-детски шмыгнул раскрасневшийся нос. — Возьми себя в руки, слышишь? С ним всё будет в порядке, но ты должна мне помочь. Нужно отнести его к огню и сделать так, чтобы он не растрепал о случившемся по всем закоулкам...
И Рейгар взвалил пастуха на плечо. По дороге в их маленький лагерь, где ведьмак оставил коней и поклажу, отправившись на поиски суккуба, ведьмак думал о том, что хоть парнишка и пострадал этой ночью, Тиара выглядела куда живее, чем несколько часов назад: появился румянец, а движениям вернулась грация и сила. И хотя тяжёлая ноша скорби по-прежнему давила на её плечи, образ с портрета в гостевых покоях поместья де Амоли, так умело изображённый влюблённым художником, теперь угадывался в её лице совершенно отчётливо.
Усадив парнишку поближе к огню, ведьмак распотрошил поклажу графини и укрыл его всем, что только смог найти, чтобы несчастный поскорее согрелся. Нужно было приготовить эликсиры, и Рейгар повернулся к Тиаре.
— Подай-ка мне дорожный мешок. Сейчас мы быстро приведём его в чувство.
Пока она занималась мешком, ведьмак достал из седельных сумок несколько ёмкостей и мешочков с ингредиентами и принялся смешивать в небольшой стеклянной бутылке. Он протянул Тиаре расшитый мешочек со смесью ароматных трав и попросил покрепче заварить его в котелке. Пока отвар закипал над огнём, смешал в бутылке какие-то порошки, добавил жидкости, сильно и едко пахнущей алкоголем, перемешал. Получившийся эликсир приобрёл приятный голубоватый оттенок, ведьмак протянул его Тиаре и принялся за следующий.
Когда травяной чай уже вовсю кипел в котелке, источая по округе пряные и терпкие ароматы, Рейгар налил немного в свою флягу и, присев на карточки возле пастуха, осторожно влил ему в рот содержимое обеих бутылочек по очереди. Тот закашлялся и ведьмак поспешно подал ему флягу, давая запить чаем столь неприятное для человека "лекарство".
— Ничего-ничего, — усмехнулся он. — За хер свой надо отвечать, паря, будет тебе наука.
Паренёк не ответил, только неопределенно мотнул головой, капризно скорчившись, и, пробормотав в ответ что-то совсем непонятное, снова погрузился в сон. Рейгар удовлетворенно хмыкнул: теперь точно не помрёт — молодой, здоровый, и эликсиры своё дело сделают, помогут восстановить силы. Главное, чтобы Тиара не успела слишком сильно встревожить его рассудок — такая связь с суккубами чревата для людей психическими расстройствами, но этого ведьмак уже знать не мог, да и не хотел, если честно: итак сделал для паренька всё, что мог.
Он сунул руку в один из мешочков и, достав оттуда горсть сушёной клюквы, добавил в остатки чая и протянул Тиаре.
— Тебе тоже полезно будет, попробуй, — он улыбнулся. — Это просто чай.
Он уселся у костра позади неё и, не спрашивая разрешения, накрыл её плечи своей курткой и крепко обнял руками, опустив подбородок ей на плечо. В костре потрескивали поленья, где-то в лесу сонно ухал перед рассветом филин. Тиара всё ещё пахла отголосками страсти, и ведьмак прислушался, оставляя в памяти этот терпкий землистый запах.
— Он проснётся, и я зачарую его Аксием — будет думать, что уснул в лесу и видел чудесный сон, — тихо сказал он девушке. — Вернётся в деревню, поест как следует, в баньке попарится — он молодой, быстро восстановит силы.
Рейгар поближе подгрёб к себе Тиару, пряча в объятиях от предрассветной прохлады.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Тиара, наконец, заговорила с ним, и Рейгар тихо усмехнулся: похоже, что утолив свою истинную жажду, суккуб хотя бы отчасти вернула себе вкус к жизни. По крайней мере, к ней вернулось такое очаровательное в своей непосредственности женское любопытство.
— Ну, это старая история, — его губ коснулась улыбка: воспоминания были приятными и то, что именно Тиара вернула его к ним, тоже было отчего-то особенно приятно. — Я тогда совсем еще щенком был, первый год, как разошёлся с Иво. Это мой старший товарищ из ведьмачьей школы, мы почти год путешествовали вместе, — пояснил он девушке и, перехватив из её рук флягу, тоже сделал несколько глотков. — В общем, остался я один: делать особо нечего, а ляжку деньги жгут — заработали мы с товарищем в тот год прилично. Ну вот я и решил, вместо того, чтобы в крепость на зимовку возвращаться, погостить в вольном городе Новиграде. Тогда это действительно был вольный город, где можно было снять комнатушку в корчме "Чёрная чайка" с видом на море и жить припеваючи среди таких же свободных и, по большому счёту, довольно безразличных людей. Вот примерно так я и жил, а одним из самых любимых моих мест был роскошный портовый бордель "Красная мельница", и если сравнивать, а мне есть, с чем сравнить, можешь не сомневаться, — Рейгар многозначительно хмыкнул. — Мне нигде не встречалось борделей лучше. Вот в "Красной мельнице" как раз и работали двое твоих сестричек. Одну звали Салли, и у неё были длинные до колен волосы, черные, как вороново крыло, такие же чёрные глаза и узор на теле, похожий то ли на звёзды, то ли на цветы... Вторую звали Алия, у нее была кожа цвета жемчужной меди и глаза — как изумруды на твоём ожерелии. У них не было артефактов, вроде твоего, чтобы создавать иллюзии, потому хозяйка придумала смешную штуку: она просто добавляла в вино гостю щепотку подкрашенного свеклой сахара, говоря, что это самый новый и самый популярный у знати "волшебный порошок", придающий утехам особый, ни с чем не сравнимый оттенок, позволяя увидеть и почувствовать себя внутри своей самой тайной фантазии. Клиент платил кругленькую сумму, выпивал бокал с несуществующим волшебным порошком — и оказывался во власти суккубов, — Рейгар улыбнулся, разводя руками, как бы подводя итог своему рассказу. — Довольными в итоге оставались все, но бывали, конечно, и промахи — кто-то был слишком стар и слаб, кто-то болен... Пару раз мне приходилось приводить таких в чувство, вот кое-чему и научился.
Ведьмак потянулся к костру, подкармливая пламя сухой длинной щепкой, и в ночное небо поднялся сноп искр, рассыпаясь десятком ярких всполохов. Он всё ещё обнимал её, как в кокон кутая в свою куртку, чувствуя, как их тела обмениваются теплом, согревая друг друга. Ему казалось, что физический контакт успокаивает Тиару, она как будто расслабилась в его руках, хоть на время меняя тяжесть своей тоски на его объятия.
— Да, вас и раньше было немного, — согласился он. — Теперь и подавно. А уж с приходом церкви Вечного огня... — Рейгар нахмурился и какое-то время молчал, не желая, вновь уводить их с Тиарой общение в печальное русло. — А что до твоих сестричек, то я навещал их всякий раз, как бывал в Новиграде. Надеюсь, с ними и теперь всё в порядке. А ещё я однажды с сильваном в карты играл! Рассказать?
И так он проболтал до утра, рассказывая Тиаре смешные и не очень истории из своей, в общем-то, довольно долгой ведьмачьей жизни. А потом зашевелился, просыпаясь, молодой пастух: он ещё не пришёл в себя после случившегося ночью, а целительные отвары немного притупляли сознание, так что самое время было теперь завершить начатое. Тиара помогла собрать вещи и впервые за прошедшее в пути время спросила, куда её, собственно везёт ведьмак. Рейгар пожал плечами.
— Не знаю, это решать тебе. Но я ехал бы в сторону Туссента: там тепло, много необжитых мест и норов у людей поспокойней. У меня есть одна... ну, скажем, знакомая в тех местах. Мне думается, вы бы поладили, — он лукаво ухмыльнулся. — Спрячься-ка за дерево, чтобы тебя не было видно, мне надо закончить с нашим пациентом.
И дождавшись, когда Тиара скроется за широким древесным стволом, присел перед парнишкой и настойчиво потряс того за плечи.
— Э, малец, — он хлопнул его по щеке, и тот не без труда разомкнул веки — как после долгой попойки. — Давай-давай, друже, приходи в себя.
Держа руку у самой земли, Рейгар соединил и выпрямил указательный и средний палец, поджимая мизинец и безымянный и отставляя большой, и, сотворив Аксий, мягко но настойчиво направил его на парнишку.
— Ты где так набрался, говорю, — он снова обратился к пастуху, видя, что тот, кажется, нащупал, наконец, связь с реальностью. — Я тебя еле живым нашёл, думал, так копыта тут и отбросишь.
Парнишка проморгался, приподнимаясь и осматриваясь по сторонам.
— Да я... Не помню, с дружками гулял будто, а потом... Девка со мной была! Ладная такая, рыжая... и рогатая... — он как-то неуверенно посмотрел на ведьмака, взор будто бы прояснился, и Рейгар усилил Аксий.
— Девка, говоришь, рогатая? — ведьмак рассмеялся так громко, что всхрапнул растревоженный Ярл. — Ну ты даёшь, паря! С козой, что ли, женихался? Привиделось тебе, дураку по пьяному делу, слышь? Привиделось, говорю.
— Привиделось, — вполне уверенно повторил парнишка.
— Вот и я говорю, закусывать надо, — убедившись, что Аксий сделал своё дело, ведьмак помог ему подняться на ноги и дал еще глотнуть уже остывшего травяного чая. — На вот, на дорожку, хлебни. Проблюёшься ещё — полегчает. До дома-то далеко тебе? Не заблудишься?
— Не заблужусь, — пастух качнул головой и сморщился — чай, видно, показался горше суккубьих объятий. — Спасибо.
И он, ещё слегка пошатываясь, но в целом неплохо держась на ногах, побрёл по тропинке в сторону деревни. Ведьмак проводил его взглядом и поманил Тиару, призывая выйти из-за её укрытия.
— Ну вот и всё. Правда, думается мне, про свой чудный пьяный сон он с дружками рано или поздно всё одно поделиться... Ну да и пусть его. Мы будем уже далеко отсюда, — он обернулся к девушке. — Неплохо бы нам чего перекусить, а? Не хочу идти в местные таверны... Может, лучше у местных яйцами да сыром разживемся?

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Опасения Тиары, не желавшей столоваться в ближайшем к её ночным приключениям селении были ведьмаку абсолютно понятны, и путники отправились дальше по лесной тропе, минуя поворот к ближайшей деревеньке и направляясь дальше, туда, где виднелись издали крылья высокой мельницы. Кони шлёпали по весенней распутице, кое-где слышались первые несмелые птичьи голоса — апрель приближался уверенно, а с ним и надежда на новый, оживающий после зимы мир.
— В Туссенте живёт моя знакомая травница, — сказал Рейгар, отвечая на вопрос Тиары. — Она не суккуб, но тоже "из ваших", — ведьмак усмехнулся. — Узнаешь сама, если свидитесь. Но я доверяю ей, она когда-то меня спасла — выходила, когда я был совсем плох. Живёт тихо и уединённо, и мне думается, вы бы подружились. Что же до самого Туссента, то нравы там и правда куда спокойнее: это край вина и солнца, люди там не такие мрачные, как на севере, и мало кому есть дело до других. Славное место для жизни, особенно если умеешь прятаться у всех на виду. Тебе бы понравилось.
Впереди показались первые плетни и покосившиеся домишки, и путники направили коней в сторону деревни. Ведьмаку нравилось теперешнее настроение его спутницы: она повеселела, озорной огонёк вернулся её взгляду, а мрачная тень на её лице уступила место лукавой улыбке. Она сказала про курятник, и Рейгар усмехнулся: Тиара и правда напоминала ему лисицу, тонкими чертами и рыжей "мастью", и эта мысль повеселила его.
— Нет, — возразил ведьмак. — В курятник мы не полезем. У нас есть деньги, так что мы дойдём до дальнего края деревни и я просто куплю что-нибудь у здешних кметов. А ты не очень-то облизывайся на местных, лисичка, — и он хитро подмигнул девушке. — Это не тот курятник, где можно попадаться — видишь, флаг на околице? Реданцы.
Дорога уходила вниз, мимо пустой кузьни и домика старосты, в сторону той самой мельницы, которую они видели из леса, и которая, как теперь видел ведьмак, была заброшена, похоже, уже давно. Народ практически не обращал внимания на путников, занимаясь привычными делами, да и вид мужчины и его спутницы не вызвал подозрений: Тиара по-прежнему пряталась в глубоком капюшоне, а Рейгар, хоть и выдавал в себе воина выправкой и доспехом, благоразумно снял со спины второй меч, пристроив его на седло сбоку, так что охотника на чудовищ в нём бы распознал далеко не каждый.
Возле мельницы, кряхтя и охая, худосочный старик тянул повозку, впрягшись в неё вместо лошади. Колёса завязли в снежно-грязевой каше, и бедный мужичок рвал жилы, тщетно пытаясь хоть на шаг столкнуть её с места. На повозке лежали дрова — не так, чтоб очень много, но для сухенького, скрученного старика ноша была совсем не подъемной. Мимо прошёл местный крестьянин, не удостоив несчастного даже взглядом, бабы, несшие с колодца воду, обошли его повозку широкой дугой, молодой парень глянул, как на пустое место, и тоже прошёл своей дорогой. Рейгар нахмурился: старика было жаль, и тем паче раздражало равнодушие односельчан. Подъехав ближе, он спешился.
— Давай помогу, отец, — обратился он к старику, подхватывая повозку.
Ведьмак присел, берясь за оглобли и укладывая их себе на плечи. Сапоги смачно шлёпнули, погружаясь в густую грязь, мужчина приподнял повозку, вытаскивая колесо из вязкой чачи, и сдвинул вперёд, вывозя на место посуше.
— Далеко тебе до дома, отец? — спросил Рейгар. — Давай я впрягу своего коня, довезём тебе твою ношу?
— Довези, сынок, сделай милость, — благодарно закивал старик. — Кобылка-то моя издохла ещё по осени... А ты ведь не из местных, мил человек? — шумно шаркая давно развалившимися башмаками, кмет подошёл ближе. — Дай-ка мне на тебя поглядеть.
Сухие с узловатыми пальцами ладони старика легли на руки ведьмака, и тут только медведь увидел, что старик абсолютно слеп: подёрнутые пеленой, как яичным белком, глаза его смотрели мимо, пока руки ощупывали руки и плечи неподвижно стоящего ведьмака. Кмет хмыкнул, будто довольный чем-то, и кивнул, оборачиваясь туда, где стояла кобылка Тиары, внимательно наблюдавшей за происходящим.
— Сударыня твоя дюже богато пахнет, — по-доброму улыбнулся старик. — И чего это боги вас привели в такую глушь... Ладно, идёмте, детушки. Помогли старику, дык я вас хоть завтраком отблагодарю.
Рейгар впряг Ярла в повозку, и они последовали за стариком. По дороге он рассказал, что зовут его Веслав, и что живёт он на этом свете вот уже без малого восемьдесят лет. Старик жил в покосившемся домишке на отшибе села, из хозяйства было у него пяток цесарок, да длиннорогая коза — чёрная, с белыми пятнами на боках. Рейгар помог перетаскать дрова в избу, и Веслав обратился к гостям.
— Живу я небогато, да угощу вас, чем боги послали.
И он начал выставлять на стол ветчину, сыр, соления... Всё это изобилие ну никак не вязалось с образом измученного жизнью старика и его ветхим жилищем, и ведьмак аж присвистнул, подмигивая Тиаре.
— Ну, отец, а говорил: небогато живёшь. Стол-то получился как в доброй харчевне!
— Да, — уклончиво отвечал старик. — Есть у меня один помощник... С прежней хозяйкой этого дома жил, а как извели Ульянку, да я сюда переехал, начал и мне пособлять, помаленьку: как ни проснусь — на столе котомка, и еда там всякая, и денежка иной раз, а бывает, и старочки доброй Веславу принесёт... — он усмехнулся. — Да скрытный он больно, помощник-то мой. Хотя оно и не сложно ведь, от слепого укрыться... Ну да заболтал я вас, вы садитесь. Завтракать станем.
И они уселись за стол.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Веслав расспросам гостей только посмеивался: видно, приятно было старику поговорить, пусть даже и с пришлыми, случайно встреченным им путниками. Он почти не ел, но улыбался, слушая, как гости его орудуют вилками, да постукивают по столу глиняной посудой — рад был, что угодил.
— Помощника я всё чаще на рассвете слышу, — отвечал Веслав. — Маленький он, навроде ребёнка: шаги быстрые, лёгкие... Так вот и шлёпает босыми пятками, — и старик похлопал ладонью по столу, показывая звук. — Я ведь его, сорванца, не вижу, так он иной раз пёрышко какое, или веточку подберёт, и так вот издалека меня и щекочет, а близко не подходит — наверное, побаивается.
Рейгар призадумался. Обычно так описывали проделки домовых, называя этим словом ярошиков или прибожков, правда, людям они всё-таки помогали редко.
— Я так думаю, это он от Ульянки ко мне прибился, — продолжал рассуждать старик, взяв из плошки варёное яичко и ловко счищая с него скорлупу быстрыми движениями узловатых пальцев. — Ворожея она была, семейство её в наших краях давненько обитало, я и мать её знавал, и бабку... — он закряхтел и прокашлялся. — Мужики-то в их роду не приживались: то ли проклятье какое было, то ли просто судьба их так складывалась. Последни-то годы они с матерью вдвоём лямку тянули, а как мать померла, Ульянка и вовсе одна осталась. Жалел я её, девка-то была добрая — ни слова дурного никому не скажет, не обидит ничем. Хвори лечила, деток особливо, ежели больной рождался, или слабый, скотину тоже, да и взрослым всегда подмогнёт: кому чирий выведет, кому сглаз снимет... Вот и говаривала она мне, что, мол, живёт при ней на хозяйстве помощник, маленький да удаленький, с ним, дескать, и дни коротать веселее. А по зиме пришли в наше село реданцы, — старик помрачнел, погрустнел, и видно было, как потемнело его лицо и опустились плечи. — Новый порядок, новая вера... Вот на Ульянку-то местные и показали, не знаю уж, кто на неё какую обиду таил... Что с ней сделали их жрецы, я не знаю, — спасибо богам, с рождения слепой, — да только так она, бедная, кричала, так стенала, — Веслав махнул рукой.
— Сучье племя, — зло рыкнул ведьмак. — И что ж, никто за девку не заступился? Она ж их детей лечила!
Старик вздохнул и развёл руками.
— Я вступиться хотел, да куда там: поколотили меня гвардейцы, да дом подожгли, пока я отлёживался. Так бы я и сгорел, если б кто меня не разбудил, да из дому не вытолкал — то, я думаю, помощник Ульянкин и был, пожалел меня, видать, дурака старого. Так я в ульянкину хату жить и перебрался. На выселках, получается, да оно и лучше: разве ж это люди, что б когда на их глазах такое творится, и слова не сказать... Среди таких и жить тошно.
Они замолчали. Рейгару было жаль старика, хотя рассказанная им история и была одной из многих, которые ведьмак слышал за последнее время. Гвардейцы Радовида шли на Север, огнём и мечом осваивая ещё недавно свободные земли, и охотники за колдуньями шли их неотвратимой тенью, сметая всё на своём пути. Наверное, не было ни одной деревушки к северу от Понтора, где бы не сожгли ворожею, или не замучили пытками какую-нибудь местную знахарку — Радовид и его псы пощады не знали, и Рейгар с грустью думал о том, что Северу никогда уже не быть прежним.
Тема за столом сменилась, и Веслав как будто снова повеселел. Тиара вызвалась помочь ему по хозяйству прежде, чем это собрался озвучить Рейгар, и ведьмаку показалось, что его спутница как-то очень искренне отнеслась к одинокому старику. Он улыбнулся, думая о том, что девушка, похоже, и правда оживает, и возможность сменить обстановку, вне всякого сомнения, идёт ей на пользу.
— Оставайтесь, сколько нужно, — охотно кивнул старик. — Ежели в чём подмогнёте — так благодарен буду, а то и просто так оставайтесь: места у меня, правда, немного, да я слепой, всяк вашим делам-то не помешаю.
Так они и решили, и, закончив трапезу, все трое вышли во двор, осмотреться. Взгляд Рейгара подметил и покосившийся плетень, и проваленную снегом крышу, и подгнившие крыльцо — оно доставляло старику больше всего неудобств: видно было, как тяжело ему всякий раз переваливаться через шаткие ступени. Но цепкий взгляд ведьмака отметил и ещё кое-что, ловко скрытое от чужих глаз: ветку сушёного зверобоя, перетяную алой ниткой и вставленную в щель под крышей хаты, рябиновый крест, припрятанный под крыльцо, нанизанные на нитку вороньи косточки, висящие на стене сеновала. На широком запущенном дворе было множество укромных мест, и практически в каждом из них лежал какой-нибудь оберег — от сглаза, от пожара, от дурных людей, от хвори, и даже от коровьей чумы — видимо, на всякий случай, для козы старика. Сам Веслав вряд ли всё это видел, зато ведьмак теперь прекрасно понимал, почему местные и правда обходят его жилище десятой дорогой.
Баня в хозяйстве тоже была, как ни странно, очень даже добротная, только совсем запущенная — заросшая паутиной и плесенью, видно было, что ею не пользовались очень давно. Оценив положение дел, Рейгар решил, что не всё так плохо, как может показаться на первый взгляд, и с готовностью взялся за дело. Начать решено было именно с бани — очень уж хотелось помыться после долгой дороги. Так и договорились, и Веслав отправился обихаживать козу и прибираться в хате, а Рейгар и Тиара — приводить баню в порядок.

Мышик сидел за баней, под окном, прижавшись острыми лопатками к шершавой деревянной спине, и слушал новые незнакомые голоса. Мужчина звучал гулко и зычно, как дубовая бочка, а женщина — звонко, как летний ручеёк. В её голосе ему слышалось что-то очень родное, как если бы они с ним были похожи, или просто встречались когда-то очень давно. Ещё от неё приятно пахло, и Мышику очень захотелось выглянуть из своего укрытия и посмотреть на неё поближе, но он робел. И немного побаивался мужчины.
На гвардейцев, так страшно расправившихся тогда с его доброй Ульянкой, гость Веслава похож не был, хоть Мышик и видел его мечи. Дождавшись, когда старик уйдёт в сени, доить и чистить старую Крыночку, ещё дающую молоко только стараниями его, Мышика, и подтянулся на худеньких ручонках, заглядывая в затянутое паутиной банное окошко. Мужчина и женщина болтали о чем-то, и хотя слов он не разбирал, ему хватало просто посмотреть на удивительную гостью — он отчётливо видел её симпатичные бараньи рожки, растущие из огненной шевелюры, а ещё копытца и длинный хвостик с кисточкой на конце, то и дело выглядывающие из-под длинной юбки. Она ему страшно понравилась. Настолько, что ему тут же захотелось что-нибудь ей подарить. Куриные косточки, сушёную калину, перья старого ворона, добытую им со дна реки красивую раковину — выбор был так велик, что Мышик совершенно растерялся. Он так сильно задумался над тем, чем бы приветить удивительную гостью, что совсем потерял бдительность — ему показалось, что Тиара его заметила, и он, резко отстранившись от окна, рванул прочь в сторону леса.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Мышик залюбовался Тиарой, она сидела прямо перед ним, красивая и очень живая. От неё пахло жизнью и какой-то особенной природной силой — не так, как от Ульянки, совсем по-другому: как если бы он вперёд медведя залез в самый первый июньский малиновый куст, или лежал бы на лугу и глядел на небо в погожий день, слушая разнотравье, или даже наелся бы дикого мёда всласть, да так, что ни одна пчела не укусила в гузно. Радость жизни и счастье — вот что чувствовалось рядом с ней, так что Мышик даже застыдился немного: до сих пор он считал, что лучше его Ульянки никого быть не может, но увидев Тиару впервые засомневался.
Копытца, на несколько мгновений показавшиеся из-под приподнятой Тиарой юбки, привели Мышика в совершенный восторг. Он захотел сказать, что они у неё точь-в-точь как у Крыночки, и что плясать такими копытцами, должно быть, одно удовольствие, и даже, наверное, предложил бы попробовать прямо сейчас вместе сплясать какую-нибудь несложную полечку, но голос мужчины за дверью, зовущий Тиару выйти, как-то совсем сбил Мышика с толку. Он обиженно сморщился, расстроенный, что им так и не дали поговорить и поплясать вместе, и, улучив момент, скрылся из виду прежде, чем незнакомый мужчина застал бы его. А ещё он теперь точно знал, что подарит Тиаре при следующей встрече.
Суета, устроенная лошадьми, порядком утомила Рейгара. Кое-как разведя их и привязав по разные стороны, он, насколько мог, поправил каменную печь в бане, чтобы не чадила, и наконец принялся за растопку. Сырое, давно нетопленое помещение нагревалось тяжело, жар шёл сырой и душный, так что попариться от души всё равно бы не вышло, и ведьмак не стал возиться с вениками, рассудив, что им с дороги и просто помыться хватит с лихвой. Кадка с водой была полна, дрова потрескивали весело, то и дело выплёвывая случайную искру в прорехи неровной каменной кладки, в бане наконец-то сделалось тепло. Веслав, всё также по-стариковски хитро улыбаясь, сказал Рейгару, что ждать гостей не станет, повечерит себе, да ляжет спать, а для них, ежели решат после баньки перекусить малость, оставит в сенях свежего молока и хлеба. Наказал не торопиться и как бы невзначай упомянул, что у него, Веслава, окромя слепоты, ещё и слух с годами стал совсем никудышным. Ведьмак  с усмешкой покачал головой — ещё и дня не прошло, а он как будто даже успел к старику привязаться.
Занеся в баню ещё охапку дров, на всякий случай, Рейгар заглянул в парную. Жар стоял подходящей, а запах сырости почти совсем уступил место крепкому смолистому духу. На вопрос Тиары ведьмак будто бы серьезно задумался и, лукаво изогнув бровь, пожал плечами.
— Даже не знаю. Можно, конечно, помыться порознь, но я бы не рисковал: с местным банником я не встречался прежде, что если он окажется не таким дружелюбным, как тот мой знакомец? Не знаю, как ты, а я бы поостерёгся.
Он улыбнулся и как-то совсем по-свойски подмигнул Тиаре. За всеми событиями и заботами этого дня она как будто стала забывать о своём недавнем горе, и Рейгар был этому искренне рад. И всё же, если бы его спутница предпочла уединение компании ведьмака, он не стал бы настаивать.
— За платье не беспокойся: в доме остались ульянкины вещи, Веслав постеснялся их тебе предложить, но сказал, что ты можешь забрать то, что придётся тебе по нраву.
Разувшись и сняв с себя всю одежду, кроме исподнего, Рейгар высыпал в низкую широкую шайку какие-то травы из принесённого с собой небольшого мешочка, залил из ковша крутым кипятком и бросил туда же крошечный обмылок. Терпкие ароматы горечавки и зверобоя мгновенно пропитали воздух, немного подумав, ведьмак докинул в шайку сушёный жасмин и довольно повёл носом. Скребок и мочалка у него тоже были при себе, недолго думая, он разделся догола и окатил себя ушатом тёплой воды, а после принялся растирать мыльным травяным раствором шею и плечи. Усевшись на лавку, он как бы невзначай бросил на Тиару заинтересованный взгляд, приглашая присоединиться, ведь робость и стеснение едва ли присущи были суккубам. Он снова окатил себя водой, смывая пену, и кивнул Тиаре.
— Чувствуешь, как пахнет? Иди сюда, я и тебе потру спинку.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Тиара сняла с шеи артефакт, до сих пор прятавший от ведьмака её природный облик, и Рейгар довольно хмыкнул, глядя на то, как проявились в её сбитых дорогой и дневными хлопотами огненных волосах витые бараньи рожки. Проследив взглядом за ослабевшей в её руках строгостью лифа, он увидел обнажившуюся светлую кожу, а вскоре — и пару очаровательных впадинок на пояснице, над тем самым местом, откуда являлся его взору её озорно покачивающийся хвост. Суккуб обернулась и обнажила грудь, демонстрируя узор медных линий, и в полумраке заполненного паром помещения могло показаться, что они очерчены на её прелестях мёдом или жидкой янтарной смолой. Ведьмак смотрел на неё, обнаженную и совершенно естественную в своём истинном, диком обличии, искренне любуясь этой её необыкновенной, притягательной красотой. Тиара была хороша безо всякой иллюзии, и помятуя то, какое невероятное удовольствие когда-то дарили ему её сестрички в далёком новиградском борделе, Рейгар чувствовал, как сладко заныло внизу живота, и как тело его наполняется силой и нетерпеливым желанием.
Она втянула носом воздух, и он невольно сделал то же самое, устремляя своё обострённое чутьё к самым ароматным уголкам её тела. Возбуждение суккуба было сродни жадному детскому аппетиту, и ведьмак отчётливо слышал горьковатый полынный дух, сдобренный ноткой хмеля и молодого дикого мёда. Новиградские сестрички пахли иначе, но воспоминая о них мгновенно оставили мужчину, теряясь в клубах пара, окруживших Тиару плотным, почти осязаемым коконом.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©

Ведьмак наблюдал за опустившейся перед ним на колени Тиарой с нескрываемым предвкушением. Суккубы, как никто приспособленные к обращению с самой живой и природной человеческой силой и так охочие до мужского естества, знали толк в чувственных удовольствиях. Их тела, буквально созданные для воплощения самых потаённых человеческих прихотей, были способны удовлетворить любые потребности жаждущего мужчины, и Рейгар отлично представлял себе, какие грани удовольствия способна раскрыть суккуб, по-настоящему распаленная аппетитом. Потому столько мужчин и бросались в объятия бестии без оглядки – не потому, что были околдованы их чарами, а потому что точно знали: они не будут обмануты в своих ожиданиях и точно не будут осуждены.

Мышик стоял на улице, на приставленной к стене бани старой колоде, и, прижавшись лицом к стеклу, рассматривал фигуры в заполненном клубами пара тёмном пространстве. Старая масляная лампа, да отсвет пламени в трещинах между камнями старой печи почти не давали света, и прибожик с трудом различал широкую фигуру темноволосого мужчины, сидящего на лавке у стены, и рыжую Тиару, почему-то стоящую возле него на коленях. Он не понимал, чем была занята эта пара, только видел, как плавно и ритмично покачивается голова суккуба, а различив в клубах белёсого пара довольное лицо незнакомца, отчего-то почувствовал внутри горькую обиду. Мышик резко отшвырнул в сторону что-то из своей руки и, со злобой прошептав что-то, отпрянул от стекла, скрываясь в ночи.

Рейгару показалось, что за окном на улице мелькнуло чьё-то бледное лицо – будто бы кто-то подсматривал за ними с той стороны стекла. В сущности это не имело значения, но искажённые черты странного соглядатая отчего-то встревожили ведьмака. Переборов желание остановить Тиару, чтобы выглянуть в окно, он только повнимательнее всмотрелся в мутное стекло, но никого уже не увидел.

Подпись автора

Стань моей душою, Птица,
Дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится:
Холодные фьорды миля за милей... ©